Если ей не нравились его мелкие приставания сейчас, то что же она будет делать, когда ляжет с ним в постель?
Ею овладело тягостное ощущение – такое с ней было только раз, когда дядя Лу сказал ей, что ее отец скончался, и она не посмела вернуться домой, боясь, что дядя Ксенос может найти ее. Тогда она отогнала от себя эти мысли, предвкушая предстоящее приключение, путешествие через всю страну, знакомство с новыми людьми и жизнь на новом месте. Теперь приключение закончилось. По крайней мере здесь она будет находиться рядом с Бартоломью. Она не сможет обнять его, испытать удивительное магическое чувство, когда его руки касаются ее тела, но она сможет говорить с ним, видеть его. И со временем она, конечно, научится наслаждаться поцелуями Причарда и тем, как его руки будут дотрагиваться до нее.
Почему-то последняя мысль вызвала у нее непреодолимое желание расплакаться.
– Еще до рассвета пойдет дождь, – сказал старый Сим, войдя в башню маяка. Он повесил свой плащ, вынул их кармана трубку и приготовился зажечь ее. – Ветер повернулся к югу.
Бартоломью не было нужды слушать окончание поговорки. «Когда ветер поворачивает к югу, дождь идет за ним по кругу». И спорить он тоже не собирался. Сим был прав; завтрашний день будет холодным и сырым. Не лучшее предзнаменование в день свадьбы Эри.
– Думаешь, сильно задует? – спросил он, закончив делать записи в вахтенном журнале.
Сим подошел к висящему на стене барометру:
– Когда он падает вот так, готовься к свистопляске. А когда поднимается, можешь запускать воздушного змея, – он вынул изо рта трубку, сделанную из кукурузного початка, и постучал черенком по стеклу барометра. – Барометр говорит, что на завтра можно готовить змея к запуску.
Бартоломью улыбнулся.
– Если бы не дождь, ты хотел сказать?
Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.
– Ну, – сказал Бартоломью, вставая со стула, – пока что это была тихая ночь.
Старый Сим снова проворчал что-то, шаркая вверх по лестнице, – он шел проверить уровень керосина и отрегулировать вес, хотя прекрасно знал, что Бартоломью обязательно проделывал эти операции непосредственно перед сдачей вахты, так что ему самому не было необходимости повторять их. Бартоломью не обижался; он сам начинал собственную вахту с того же самого.
Влажный ветерок ласково коснулся щек Бартоломью, когда он вышел из башни маяка и остановился, глядя на залитое лунным светом море. В небе кое-где виднелись редкие звезды, которые прятались, как непослушные дети, и были почти невидимыми в темном небе за облаками. Он глубоко вдохнул соленый воздух и постоял, слушая рокот волн, разбивающихся о скалы в двухстах футах внизу, наслаждаясь вечным очарованием моря. Потом он повернулся и по отполированным деревянным ступенькам поднялся на самую вершину утеса.
Он прошел почти половину тысячефутового расстояния между башней маяка и домиком смотрителей, когда заметил неясные очертания какой-то фигуры, приближавшейся к нему в темноте. Ему показалось, что он расслышал шорох ткани. Остановившись, он замер, затаив дыхание. Сердце в его груди сбилось с ритма, а по венам быстро побежал адреналин. Он боялся надеяться на то, что могло оказаться правдой; он слишком сильно желал этого. Мимо прошел луч прожектора, и в его сиянии он увидел ее бледное лицо, обрамленное темным капюшоном накидки. Душа его воспарила к небесам.
Эри приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки; слегка приоткрыв свой чувственный рот, она пристально смотрела на него. Он ждал, чтобы она заговорила, но она молчала, и только выражение ее прекрасных голубых глаз сказало ему, что она ждала его здесь.
– Завтра… – начала она и замолчала на полуслове. Недосказанность повисла между ними, как петля палача, зловещая и неумолимая – Я должна была увидеть тебя.
Здравый смысл и желание боролись в нем. Если он хотя бы дотронется до нее, он пропал. Впрочем, разве это уже не случилось? Разве он не потерял голову в тот самый момент, когда впервые увидел ее?
– Подойди ко мне, – произнес он низким чувственным голосом.
Она бросилась к нему в объятия. Минута шла за минутой, а они стояли обнявшись, счастливые уже от того, что могли наслаждаться теплом и близостью друг к другу, их сердца слились в одно, а души обуревали одни и те же пламенные чувства, которые мужчина и женщина испытывали и разделяли с незапамятных времен.
Наконец Эри подняла голову и взглянула на него. Капюшон свалился с ее головы, и в лунном свете ее волосы отливали серебром и золотом. Она была так красива, что у Бартоломью защемило сердце.
Он повел ее к зарослям кустарника, которые укроют их от луча прожектора маяка, когда он будет светить в их сторону. Он расстелил ее накидку на сырой траве и лег рядом с нею.
Их первый поцелуй был легким и нежным, а второй – долгим и жадным. Ее руки начали расстегивать на нем одежду, а он ласкал ее грудь через тонкий муслин ее ночного халата и целовал впадинку на шее под горлом, как будто в ее небольшой глубине был сосредоточен весь эликсир жизни.
Она расстегнула его куртку и сняла ее. За курткой последовала его рубашка. Пока он возился с крохотными пуговками на лифе ее халата, она зарылась лицом в волнистые волосы у него на груди. Языком она лизнула его кожу. Затем она прикусила маленький сосок у него на груди своими белыми зубами.
Бартоломью оставил попытки расстегнуть ее халат и просто стащил его с нее через голову. От прикосновения холодного ночного воздуха к ее обнаженной груди соски ее увяли. Он согревал их свои теплым дыханием до тех пор, пока они не стали твердыми и набухшими, как и некая часть его собственного тела, которую Эри в этот самый момент пыталась освободить своими маленькими неопытными руками.
Ощущение его горячего, как печка, тела, прижавшегося к ней, плоть к плоти, вырвало у Эри стон,
