попытался словом облегчить его муки и попросил несчастного открыть свою душу Господу для прощения. Было видно, что ужасная тайна мучила беднягу.
— Нам нужны факты, а не предположения, — снова сделал замечание судья.
— Факты будут, святой отец, — скорбно ответил отец Ансальдо. — От них у вас будет стынуть кровь в жилах. Я постарался поддержать и ободрить его, как мог, но он был безутешен. Он то внезапно умолкал, то снова начинал причитать, а однажды даже вышел из кабины и нервно заходил по притвору. Это позволило мне разглядеть его. Он был в белой сутане нищенствующего ордена и ростом и осанкой похож на отца Скедони, которого я вижу сейчас перед собой.
При этих словах все взоры обратились на Скедони, но он, не шелохнувшись, стоял, опустив глаза долу.
— Его лица я не видел, ибо он его прятал от меня, поэтому иного сходства между ним и отцом Скедони, кроме роста и фигуры, я не могу указать. А вот голос его я запомнил и никогда не забуду, даже на расстоянии.
— Этот ли голос звучал в этих стенах? — спросил кто-то из судей.
— Об этом потом, — остановил его судья, ведущий допрос. — Вы отвлеклись, святой отец.
Однако главный судья заметил, что в этом деле все детали важны и не должны игнорироваться. Судья принял замечание, и отец Ансальдо продолжил свой рассказ.
— Когда он успокоился и вернулся в исповедальню, он, должно быть, уже решил рассказать все до конца. О чем мне предстоит сейчас вам поведать. — Отец Ансальдо горестно вздохнул.
Чувствовалось, как он взволнован и каких усилий ему стоит этот рассказ.
Наступила пауза. Судьи, бросая попеременно взгляды то на отца Ансальдо, то на Скедони, терпеливо ждали. Лишь один Скедони продолжал оставаться невозмутимо спокойным, как человек, уверенный в своей непогрешимости. Казалось, что все это не имеет никакого отношения к его персоне. Винченцо, не сводивший с него глаз, был уже готов поверить, что он не был тем человеком, о котором рассказывает исповедник.
Наконец отец Ансальдо продолжил:
— Исповедующийся наконец заговорил, и первой его фразой было признание: «Я всю свою жизнь был рабом собственных страстей, — сказал он. — Они меня погубили. У меня был брат. — Тут он замолчал, и из груди его вырвался душераздирающий стон. — У моего брата была жена, — продолжил он. — А теперь, святой отец, скажите, может ли такой человек надеяться на прощение?! Она была прекрасна, и я любил ее, но она была предана мужу. Я был в отчаянии. Страсть пожирала меня, мои терзания были столь невыносимы, что я был готов на все. Мой брат умер… — Тут он снова умолк, но вскоре продолжил: — Он умер далеко от дома». После этих слов он молчал так долго, что я, чтобы прервать затянувшееся молчание, спросил его о причине смерти брата. «Я убил его, святой отец», — просто сказал он голосом, который я никогда не забуду.
Отец Ансальдо тоже умолк, словно был более не в силах продолжать. Винченцо взглянул на Скедони так, словно ожидал увидеть хоть какие-то проблески чувств на его лице, но оно было все так же спокойно и неподвижно, а глаза опущены.
— Продолжайте, святой отец, — поторопил судья отца Ансальдо. — Что вы ответили ему на это признание?
— Я промолчал, — ответил отец Ансальдо, — и попросил его продолжить исповедь. «Я решил, что, если мой брат умрет вдалеке от дома, — продолжил он, — мне легче будет скрыть все от его жены и она не заподозрит меня в его смерти. Когда кончился срок траура, я не сразу, а подождав еще какое-то время, наконец решился просить ее стать моей женой. Но она все еще оплакивала мужа и отказала мне. Я более не мог сдерживать свои чувства и насильно увез ее из дома, а затем, чтобы спасти свои честь и имя, она вынуждена была стать моей женой. Я поступился совестью, но это не принесло мне счастья. Она не скрывала своего презрения ко мне. Измученный ревностью и безуспешными попытками добиться ее расположения, я заподозрил ее в измене. Моя ревность довела меня до безумия».
Несчастный, когда рассказывал это, был действительно похож на безумного. «Вскоре, — говорил он, — я узнал, что моя ревность не беспочвенна. Мы жили уединенно, и среди тех редких людей, что навещали нас в нашей глуши, был мой приятель, который, как вскоре мне показалось, был влюблен в мою жену. Я также заметил, что его присутствие доставляло моей жене радость. Она любила беседовать с ним и оказывала ему знаки всяческого внимания. Мне даже казалось, что она с удовольствием подчеркивала это в моем присутствии, и в такие минуты она была особенно неприветлива и враждебна со мной. Возможно, ее неприязнь ко мне заставляла ее поступать так. Она словно казнила меня этим за все, но это только разжигало мою ревность. О, какая роковая ошибка! Она казнила и саму себя».
— Не надо излишних подробностей, святой отец, — остановил его судья.
Отец Ансальдо кивнул в знак согласия и продолжал:
— Далее он поведал мне, как однажды, вернувшись домой, когда его не ждали, он узнал, что у его жены гость. Пройдя на ее половину, он услышал голос своего друга, который печально и умоляюще убеждал в чем-то его жену. «Я все понял. Гнев охватил меня, — продолжал он свою исповедь. — Я прошел по коридору на террасу и через ее решетчатую дверь увидел, что мой соперник стоит на коленях перед моей женой, сидящей в кресле. Возможно, она услышала мои шаги и увидела меня через решетку двери, но она испуганно вскочила. Более не раздумывая, вынув кинжал, я ворвался в комнату, чтобы пронзить кинжалом сердце моего коварного друга. Но он успел через открытую дверь выбежать в сад и исчез. Более я о нем не слышал». — «А ваша жена? — спросил я. — Что было с ней?» — «Удар клинком достался ей», — коротко ответил он.
Голос отца Ансальдо задрожал и осекся. Он более не мог говорить и с трудом держался на ногах. Судья разрешил ему сесть. Спустя некоторое время он смог продолжать:
— Теперь вы понимаете, отцы инквизиции, что испытывал я, слушая страшную исповедь грешника. Ведь я был человеком, любившим ту, которую он убил.
— Она была виновна? — вдруг раздался голос, и Винченцо бросил быстрый взгляд на Скедони, ибо был уверен, что это он спросил. В его сторону также резко обернулся отец Ансальдо. Гробовая тишина воцарилась в зале суда. Глаза исповедника были устремлены на неподвижную фигуру Скедони.
— Она была ни в чем не повинна, — наконец тихо произнес отец Ансальдо. — Это была воплощенная чистота и добродетель, — добавил он уже громче.
Винченцо заметил, как Скедони сжался, словно от боли, и еще больше ушел в себя.
— Вы узнаете голос, святой отец? — спросил судья, обращаясь к отцу Ансальдо. — Вы узнали его?
— Мне кажется, да, — ответил отец Ансальдо. — Но я не стану в этом клясться.
— Вы уходите от ответа, — строго сказал судья, который, должно быть, никогда не знал сомнений. Он попросил отца Ансальдо продолжать.
— Услышав из уст исповедовавшегося страшное признание в убийстве, я тут же прервал исповедь. Сознание покинуло меня, и я не успел отдать приказание задержать его. Когда я пришел в себя, было уже поздно. Он исчез. Более я никогда до этого момента не видел его и теперь не могу достоверно утверждать, что это он.
Отец Ансальдо печально посмотрел на Скедони.
Судья хотел было что-то сказать, но главный инквизитор предостерегающе поднял руку и, обратившись к отцу Ансальдо, спросил:
— Вы, возможно, не знаете отца Скедони, монаха из монастыря Святого Духа, но вы должны знать графа ди Бруно, некогда бывшего вам другом?
Отец Ансальдо снова поднял на Скедони изучающий взгляд. Лицо того было по-прежнему непроницаемо.
— Нет, — после недолгой паузы ответил исповедник. — Я не стану утверждать, что передо мной граф ди Бруно. Если это он, то годы неузнаваемо изменили его. Тогда, во время исповеди, я знал, что передо мной граф ди Бруно. Он в своем рассказе упоминал мое имя и обстоятельства, известные лишь ему и мне. Но я снова повторяю, был ли это Скедони, я поручиться не могу.
— Зато я могу, — раздался голос, и, обернувшись, Винченцо увидел своего таинственного незнакомца. Он приближался к ним, откинув капюшон и открыв всем свое лицо призрака.
