Судья справился, не предпринимал ли кто-либо из родственников графини попыток найти убийцу. Свидетель сказал, что длительные поиски графа не дали никаких результатов и вскоре были прекращены.
Это сообщение не удовлетворило судей. И тогда главный судья задал свидетелю вопрос:
— Вы утверждаете, что тот, кто называет себя Скедони, действительно является графом ди Бруно, вашим прежним хозяином, несмотря на то что вы не видели его много лет?
Джованни, не задумываясь, подтвердил это, согласившись, что годы сильно изменили его. Он также подтвердил личность отца Ансальдо, которого часто видел в доме графа, хотя время тоже изменило его, как и одежда священника.
Однако главный судья скептически отнесся к личности свидетеля, хотя отец Ансальдо подтвердил, что узнал старого слугу графа, несмотря на то что самого графа ему не удалось опознать. Это вызвало удивление у судьи, но отец Ансальдо вполне резонно объяснил, что характер и образ жизни Скедони наложили на него неизгладимую печать и сделали его неузнаваемым, чего нельзя было сказать о старом слуге.
Скедони не без основания опасался появления на суде старого слуги. Его показания внесли последнюю ясность и позволили суду вынести свое решение. Поскольку за убийство брата Скедони был приговорен к смерти, суд не счел нужным устанавливать его вину за второе преступление — убийство жены.
Скедони выслушал приговор спокойно. Как только судьба его была решена, спокойствие и выдержка более не изменяли ему.
Совсем иначе чувствовал себя Винченцо. Смертный приговор его врагу буквально потряс его. Хотя вызов свидетелей был сделан по настоянию Николы ди Зампари и у Винченцо иного выхода не было, он чувствовал себя виноватым, словно сам вынес приговор.
В последнем акте этой зловещей трагедии еще раз проявилась сложность и непредсказуемость натуры Скедони, сила страстей, раздирающих его, жертвой которых он сам неизменно становился. Покидая залу суда и проходя мимо Винченцо, он, не сдержавшись, еле слышно, только для него одного, произнес:
— Во мне вы убили отца Эллены ди Розальба.
В этих словах не было надежды, они не могли что-либо изменить или исправить. Просто они были отмщением за зло, причиненное ему, как он считал, показаниями Винченцо, желание заставить того мучиться угрызениями совести. И цель была достигнута.
Поначалу юноша подумал, что это было актом отчаяния, однако упоминание имени Эллены заставило Винченцо забыть все, и он, не сдержавшись, громко спросил, где она. Но Скедони с кривой улыбкой торжества и презрения прошел мимо, не ответив. Тогда Винченцо в полном отчаянии обратился к судье с просьбой позволить ему поговорить с осужденным. С большим трудом он получил это разрешение, с условием, что разговор будет происходить в присутствии официальных лиц.
На вопрос Винченцо, где Эллена, Скедони ответил, что она его дочь. Сказал он это чрезвычайно торжественно и повторил дважды. Сомнения и тревога охватили юношу. Однако Скедони, внезапно переменившись в лице, быстро назвал монастырь, где находится Эллена. Санта-Мария-дель-Пианто! Радости Винченцо не было предела.
Этот короткий разговор был прерван офицером стражи, и Скедони увели. Винченцо тоже было велено вернуться в свою темницу.
Не все так просто оказалось с Паоло. Он наотрез отказался расставаться с хозяином и шумно, как всегда, воспротивился новой разлуке. Никакие просьбы Винченцо позволить его слуге сопровождать его хотя бы до дверей камеры не возымели действия. Умоляющие глаза Паоло, полные слез, с укором смотрели вслед Винченцо, пока за тем не захлопнулись двери судебной залы.
Винченцо, чувствуя свою вину перед Паоло, по пути в камеру попытался уговорить офицера стражи быть снисходительным к бедному юноше. Однако тот был настроен иначе.
— Никаких поблажек такому буяну, синьор. Хлеб да вода, и никакой свободы.
— Никаких? — переспросил с сомнением Винченцо.
— Никаких. Он уже подвел одного из стражи, уговорив принести ему в камеру фонарь, чернила и перо. К счастью, это удалось предотвратить.
— Что же случилось с этим честным малым?
— Честным, сказали вы? Не такой уж он честный, синьор, если позабыл о службе.
— Он был наказан?
— Нет, синьор, — ответил офицер, с опаской оглядываясь, как бы кто не увидел, что он так долго разговаривает с обвиняемым. — Он был из новеньких, совсем мальчишка, поэтому на первый раз его простили и перевели сторожить человека, который не такой мастер уговаривать, как ваш слуга, синьор.
— Наверно, Паоло рассказывал всякие небылицы и смешил его?
— Смешил, говорите! Да он заставил его плакать.
— Неужели? — делано удивился Винченцо. — В таком случае этот бедняга прослужил у вас совсем недолго.
— Всего месяц, синьор.
— Ты сказал, что Паоло его уговаривал. Он предлагал ему деньги, дукат или больше?
— Дукат, синьор! Да у него и полгроша не найдется.
— Ты уверен в этом? — пристально глядя на офицера, промолвил Винченцо.
— Уверен, синьор. У таких дукаты не водятся.
— А может, они водятся у его господина, — понизив голос, произнес Винченцо и сунул в руку офицеру несколько монет. Офицер ничего не ответил, но деньги взял. После этого они более не говорили. Вивальди подкупил офицера с единственной целью — чтобы стража лучше относилась к бедняге Паоло. О себе он не думал. Голова его была занята самыми противоречивыми мыслями. Он думал об Эллене и ее безопасности, о неожиданном признании Скедони, что он ее отец. Невероятно, чтобы Эллена была дочерью убийцы, которому грозит позорная смерть! А сам он, Винченцо, — невольный участник событий, подтолкнувший их стремительный ход.
Сомнения, тревога, растерянность охватили юношу. Он пытался успокоить себя предположениями, что Скедони сказал это умышленно, чтобы отомстить ему. Но в то же время он ведь сообщил ему радостную весть, что Эллена в безопасности. Скедони не сделал бы этого, питая к нему недобрые чувства. Все это обескураживало Винченцо и вселяло сомнения. Однако в конце концов, успокоившись и поразмыслив, он пришел к выводу, что и в том и в другом случае Скедони говорил правду.
ГЛАВА IX
Пока в тюрьме инквизиции разворачивались эти печальные события, Эллена в тиши и укрытии монастыря ничего не ведала ни об аресте Скедони, ни о заточении Винченцо. Она знала, что отец Скедони готовится к тому, чтобы признать ее своей дочерью, и понимала, что это требует времени и он пока лишен возможности навещать ее. Он обещал ей написать, если узнает что-либо о Винченцо, однако писем не
