руку, не давая улететь с того самого второго этажа...
Она открыла глаза и поняла, что он крепко прижимает ее к себе одной рукой, а другая запуталась в ее волосах и не торопится распутываться. Она чувствовала жар его тела и нервную дрожь каждого мускула — его? ее? — и ярость, бурлившую в его груди, и огонь, пожирающий ее саму — или его? — и еще тысячу ощущений, каждое из которых было пыткой, но приносило блаженство. Гвен замерла безвольной тряпкой в могучих руках, а над ней возвышался прекрасный разгневанный испанец, осыпающий ее сотней проклятий на своем родном языке. Господи, хорошо-то как...
— Ты что, решила с собой покончить?!
— Не кричи, тиран...
— Я тебя спрашиваю, ты зачем меня изводишь!!!
Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась абсолютно безумной улыбкой. «Изводишь» — прекрасное слово! Он ее извел. Превратил в сверхпроводимый передатчик сексуальной энергии, в комок нервов, в жалкую развалину, которую никто не хочет и не любит...
Ее ноги подогнулись, потому что чувственность ситуации достигла предела. Если бы Родриго разжал сейчас руки, она просто соскользнула бы на каменный пол, но он и не думал их разжимать. Напротив, его хватка усилилась, Гвен уже трудно было дышать...
— Сам... виноват... Не надо было меня пугать... Мы, взрывные натуры...
— Я тебя убью!!!
Он был близко, так немыслимо близко, что она могла бы прямо сейчас поцеловать его, если бы хоть что-то их связывало, кроме, ха-ха, фальшивого по сути свидетельства о браке. Его яростные глаза впились в ее губы, и Гвен не нашла ничего лучше, как провести по пересохшей верхней губе кончиком языка... Родриго зарычал, словно раненый зверь, и Гвен испуганно пролепетала:
— Извини...
В следующую секунду застонала уже она, потому что пальцы Родриго заскользили по ее щеке, коснулись губ, спустились на горло и вновь взлетели к губам... Гвен, из последних сил прошептала жалкое «пожалуйста, не надо», и их губы слились в мучительном и обжигающем поцелуе.
Она чувствовала облегчение, огромное, божественное, прохладное облегчение, потому что его губы властно целовали ее, язык настойчиво проникал вглубь ее нежного рта, и она больше не сопротивлялась! Какое это счастье — не сопротивляться. Какое счастье — признать простую и огромную, как солнце, вещь: она его хочет, она хочет этого мужчину, как ничто на свете, и уж конечно — как никого другого.
Она со всхлипом запустила пальцы в густые темные кудри, выгнулась в его руках так, что до боли напряженная грудь заскользила по его груди. Соски окаменели до такой степени, что Гвен не удивилась бы, увидев кровоточащие царапины на теле Родриго...
Гвен чувствовала, как возбужден мужчина, сжимавший ее в неистовых объятиях, но это не пугало ее, а лишь разжигало пожар в крови. Губы Родриго скользили по ее лицу, шее, плотно закрытым векам, полуоткрытым, счастливо стонущим губам, ключицам... Она стонала, торопливо отвечая на поцелуи, дрожащими пальцами расстегивая то, что осталось от пуговиц на его белой рубашке. Когда тонкий шелк упал с могучих смуглых плеч, Гвен испытала огромное облегчение. Больше не нужно было подавлять свои желания, обманывать себя... Она со стоном прильнула губами к его груди.
Родриго с трудом оторвался от Гвен и взглянул на нее с торжеством истинного хищника, добившегося своего. Глаза горели, на смуглых скулах играл лихорадочный румянец.
— Я хочу тебя! Сейчас!! Немедленно!!!
— Так чего же ты ждешь, идальго? Письменного приглашения? Приговора суда? Родриго... Возьми меня! Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне...
— Где?
— Везде!
— Вот так?
— Еще... еще...
Он медленно, убийственно медленно расстегнул молнию ее платья, и тонкий шифон скользнул к ее ногам. Гвен инстинктивно вздрогнула, прошептав:
— Моя рука...
Только сейчас она испугалась — что, если он сейчас, при свете, рассмотрит ее как следует и на этот раз отшатнется с отвращением?
— Я буду целовать твои шрамы по миллиметру, пока ты не забудешь об их существовании, пока они не исчезнут под моими поцелуями... Гвен, я так хочу тебя... принцесса...
Его губы обхватили розовый сосок правой груди, затем перешли на левую грудь, и Гвен снова изогнулась в сладкой судороге, едва держась на ногах.
Однако потрясениям не было конца. Она почти не дышала, только вздрагивала, когда Родриго медленно опустился перед ней на колени, непрерывно покрывая все ее тело поцелуями. Его жаркие губы коснулись нежной кожи живота... бедер... еще ниже, ниже, ниже — и вдруг Гвен словно взорвалась изнутри, расцвела огненным цветком страсти, со странным изумлением отмечая, что у нее, оказывается, есть такие мышцы, о существовании которых она и не подозревала...
Гвен Ричвуд впервые в жизни испытывала полноценный оргазм, и ее счастливый крик сливался со стоном изнемогающего от любви и желания мужчины, склонившегося перед ней...
Вначале они действительно не слышали телефонных звонков, затем, не сговариваясь, игнорировали их, однако на другом конце провода находился некто очень упорный.
Родриго произнес несколько энергичных фраз по-испански, и Гвен, к своему удивлению, почти все поняла.
Он повернулся к ней и медленно провел тяжелой ладонью по ее обнаженной груди.
— Я сейчас вернусь... дорогая.
Она молча опустилась на пол, потому что ноги держать ее отказывались начисто.
— Если не вернешься, я за тобой приползу...
Он улыбнулся ей, беря трубку, а Гвен обессиленно вытянулась на ковре и беззлобно обругала неизвестного, так настойчиво добивавшегося их внимания.
Разговор шел на испанском, но Гвен опять почти все поняла.
Вернее, поняла самое главное.
Случилось что-то очень серьезное.
Что-то ей подсказало, что надо одеться. Гвен молча натянула платье и сидела, тоскливо уставившись в широкую спину своего несостоявшегося любовника. Родриго Альба так и не успел стать ее мужчиной...
Он вернулся и сел рядом на широкую софу.
— Дед умер.
— О Господи... Но я думала... Ты же говорил...
— У него был рак. Но он погиб в автокатастрофе. Ирония судьбы.
— Родриго... Мне очень жаль...
Она в бессильной тоске смотрела на него, а он был где-то далеко от нее, далеко от всего мира, чужой, незнакомый, одинокий и сильный.
— Я должен ехать. Я там нужен...
Ты нужен мне! Слышишь, мне! Ты открыл мне целый мир, ты родил меня заново, и вот ты уже уходишь, оставляешь меня одну, но я уже не та, что была. Я не смогу без тебя больше, мой мужчина, я не выживу без тебя, единственный мой, мой любимый...
— Утром здесь будет самолет, я улечу.
Я. Не «мы». Что ж, все правильно. Теперь нет никакого повода... притворяться женатыми.
Гвен, всегда славившаяся, среди коллег быстрым и острым умом, теперь чувствовала, как медленно и тяжело ворочаются ее мозги.
Родриго Альба больше не нуждается в жене.
— Выходит, тебе не надо было жениться... Всего один день...
— Да. Ирония судьбы.
— Родриго? Я понимаю, тебе сейчас не до этого, но скажи мне... Зачем ты женился на мне, только
