лица, Лоренс поднес трепещущую руку ближе и губами снял с вилки ломтик мяса.
Штормовая волна слепого, неподвластного контролю разума желания накатила на Розанну — и накрыла с головой. Она даже не пыталась сопротивляться. Каждая клеточка ее тела сама собой настроилась на Лоренса — на его голос, на его прикосновение, на еле уловимый запах пряного мужского лосьона, исходящий от его кожи. Вот он перегнулся через поднос — и Розанна почувствовала, как ладони ее повлажнели, а по спине пробежали мурашки.
— Восхитительно, — вкрадчиво произнес Лоренс, не отпуская ее руки.
Затем осторожно извлек из оцепеневших пальцев вилку, отложил в сторону, поднес к губам тонкую кисть и поцеловал в запястье. Розанна словно со стороны услышала блаженный стон, слетевший с ее губ.
Лоренс тут же еще крепче стиснул ее запястье.
— Розанна... — Он судорожно сглотнул, на шее четко обозначились мышцы. — Мне сдается, что ты и я...
Молодая женщина, точно обжегшись, отдернула руку. Что она делает! Еще минута, и...
— Знаешь, Лоренс, я ужасно устала, — сказала она, искусно изображая зевок. — Да и час уже поздний. Не кажется ли тебе, что...
Пропустив намек мимо ушей, он поднялся и с интересом оглядел номер. Ничем особенно выдающимся тот не отличался — типичный люкс дорогого пятизвездочного отеля. Но гость, кажется, задался целью изучить апартаменты во всех подробностях.
— Миленькая спаленка, — одобрительно отметил Лоренс, открывая дверь в соседнюю комнату. — А уж ночная сорочка до чего премиленькая, — с искренним восхищением добавил он, прицельно глядя на кровать.
Вспыхнув до корней волос, Розанна бросилась вперед, схватила с одеяла забытую там ночную рубашку и затолкала под подушку. Выпрямилась, отбросила со лба непослушный локон, подбоченилась.
— Послушай, что это еще за досмотр? И вообще, ты намеки понимаешь? Я же сказала, что устала...
— Я жду, — невозмутимо отозвался Лоренс. — Жду объяснений. — Уходить он, похоже, не собирался.
Молодая женщина пожала плечами.
— С какой стати я должна тебе что-то объяснять?
— А с той, что мой брат потребует у меня подробного отчета о проведенном вместе вечере. И эпизод с твоим полуобмороком ему очень и очень не понравится, — ответил Лоренс. — Потому, прежде всего мне хотелось бы знать доподлинно, что происходит.
При упоминании Бенджамина у молодой женщины похолодело в груди.
— Да никакой страшной тайны тут нет, — деланно рассмеялась она. — У меня закружилась голова... В зале было жарко, возможно оттого, что посетителей набралось много... А может, я слишком много выпила... Ну, то есть, не то чтобы впрямь много, однако, учитывая, что я практически не пью... — на ходу импровизировала Розанна.
— Ни единому слову не верю. — Лоренс воинственно скрестил руки на груди.
Розанна, не дрогнув, выдержала пристальный взгляд серых глаз.
— Послушай, я тебе буду очень признательна, если ты наконец уйдешь. Час поздний, мне завтра с утра работать и работать... У Бенджамина в полдень важное совещание. Мне нужно подготовить необходимые документы.
— Что за идеальная помощница! Сама исполнительность, сама пунктуальность, только о деле и думает! — поддразнил ее Лоренс. — Пожалуй, мне и впрямь не следует тебе докучать. Я позвоню брату и обо всем расспрошу его — так будет лучше всего.
На лице Розанны отразился неподдельный ужас.
— Ты... ты не можешь рассказать Бенджамину о том, что произошло, слышишь! — запротестовала она. — Не можешь, не можешь! — В панике молодая женщина вцепилась Лоренсу в плечи и пару раз основательно его встряхнула, прежде чем осознала, что делает. — Извини, — смущенно пробормотала она, разжимая пальцы и глядя в пол.
— Так почему мне нельзя ничего рассказать Бенджамину?
— Не смей тут сидеть! — в ужасе воскликнула молодая женщина, когда гость вальяжно развалился на ее же кровати.
Последнее ее замечание Лоренс проигнорировал. Это у него здорово получалось!
— Почему мне нельзя рассказать Бенджамину о том, что тебе стало плохо?
Ох уж этот Лоренс Гиллард! Как вцепится в лакомый кусок, так уж намертво... А что, если лакомый кусок — это она, Розанна? Ее руки, шея... разум, воля, душа? Щеки вновь жарко заполыхали огнем. Может, Лоренс прав, может, ей до сих пор плохо, может, она больна? Ведь болезни бывают не только физические, но и душевные!
— Я не больна. То есть я... — Молодая женщина вымученно улыбнулась. — Я... — Она вновь уставилась в пол и беспомощно помотала головой. Рассказывать о себе подробности настолько интимные — и кому? Лоренсу! Нет, она не сможет, ни за что не сможет!
— Так что — ты? — не отступался он.
Темные ресницы дрогнули, затрепетали. Молодая женщина вновь покачала головой.
— Я... ничего.
Одним неуловимым движением Лоренс вскочил с кровати — точно пружина распрямилась! — завладел ее руками, заставил посмотреть ему в лицо.
— Ты все мне скажешь, — мрачно пообещал он.
— А что ты со мной сделаешь, если я откажусь? — саркастически осведомилась молодая женщина, даже не пытаясь вырваться. — Прикажешь принести в номер дыбу и тиски для пальцев? Отправишь спать без ужина? — Она истерически расхохоталась.
— Ну, вообще-то ты уже поужинала. И я тоже, — небрежно заметил Лоренс. — Кроме того, отправлять тебя некуда — ты и так у себя в спальне. И я тоже здесь.
Именно об этом Розанна усиленно старалась не думать. Она сглотнула — в желудке творилась сущая свистопляска! — и скрестила руки на животе, не замечая, как соблазнительно приподнялись при этом округлые груди.
— Думаю, тебе и впрямь лучше уйти, — срывающимся голосом произнесла она, как ей показалось, даже не очень громко.
Однако Лоренс картинно заткнул уши.
— Женщина, ну зачем так кричать-то! — В серых глазах читалась досада, но к ней примешивались и иные, менее поддающиеся анализу и куда более опасные чувства.
Розанна вгляделась в его суровое, мужественное лицо — и дыхание оборвалось в груди, а в горле встал комок. Боже, как же это страшно — сознавать, что не в состоянии себя контролировать! Все твое существо отзывается на любое его движение, взгляд, жест, а ты не в силах с собой справиться!
И снова волной накатила паника. Лоренс знает женщин как свои пять пальцев, читает в их душах словно в открытой книге. Этот искушенный донжуан отлично видит, что ее неодолимо влечет к нему... Но это пустяки, лишь бы он не понял, что ее чувства глубже, куда глубже легкой влюбленности. Гордость — ее последняя надежда, когда ничего больше не, осталось...
— Ой! — вскрикнула молодая женщина. Размышляя о гордости и прочих высоких материях, она шаг за шагом отступала назад, сама того не осознавая, пока не налетела на угол стола.
— Больно? — Лоренс метнулся к ней, поддержал за локоть. Голос его звенел неподдельной тревогой.
— А тебе, можно подумать, не все равно! — совершенно по-детски пожаловалась она.
Лоренс скрипнул зубами.
— Вплоть до сегодняшнего вечера я считал тебя самой прагматичной, самой здравомыслящей, самой невозмутимой женщиной на всем земном шаре.
— Поэтому и обращался со мной как с офисной мебелью?
— Ничего подобного!
