Вдруг он вспомнил, что захватил с собой бидон чихательного газа. Теперь последняя надежда исчезла. Если даже они сами и не разобьются, то бидон-то обязательно треснет.
Кстати, он отвязался и весьма пребольно щелкал Ганса по голове.
Но счастье, видно, уже пошло за влюбленными.
Аппарат мягко упал на деревья, и бидон, покатившись, застрял в сучьях.
— Где мы? — спросила Сусанна.
— По-видимому, — пробормотал Ганс, — по-видимому, в неизвестном месте. Я думаю, это лава — застывшая. Хотя здесь такая жара. Можно подумать, лава еще топится.
— Ах, пальмы, — вскричала Сусанна. — Настоящие пальмы. Ганс, мы, как слезем с дерева, немедленно же будем танцевать под пальмами. Не испортился ли мой музыкальный ящик?
Ганс от встряски сразу приобрел степенность.
— Я не желаю танцевать. Я хочу тихого счастья.
И он повторил любимую поговорку Словохотова:
— Почему меня никто не любит?
— Ах, тебя все любят, Ганс, ты такой хорошенький.
— Я говорю в мировом масштабе.
И Ганс осторожно начал спускаться по сучьям.
Новые испытания ждали их внизу.
Толпа черных дикарей в трусиках из пальмовых листьев и со странно раскрашенными физиономиями встретила Ганса воем.
«Сожрут», — подумал он, крестясь.
И точно, можно было так подумать. Уже большие деревянные ножи мелькали кое-где в толпе.
Ганс застрял в сучьях.
Дикари не торопились. Они танцевали какой-то танец, отдаленно напоминавший фокстрот. И, надо признаться, танцевали не без изящества. Сусанна первая заметила это.
— Ганс, они премило танцуют. Ганс, я хочу вниз. У меня от сучьев ноги сводит.
Ганс почувствовал ревность.
— Сиди.
И злость на дикарей подсказала ему новую мысль.
— Дай-ка сюда, Сусанна, противогаз. И сама надень.
Дикари завыли, увидав на лице прилетевшего страшную колдовскую маску. Но испуг их продолжался недолго. Ножи опять мелькнули в толпе.
— Ага, такая игра? — сказал раздраженно Ганс. — Так-то вы уважаете европейцев?! Сусанна, у тебя плотно?
Сусанна указала пальцами, что противогаз сидит плотно. Она продула уголь.
— Раз.
— Два. Разойдитесь, граждане, пока не поздно.
Но позы дикарей становились все более угрожающими.
— Ах, так! Три-и!..
Он кинул кругленький небольшой снаряд. И тогда яростное чиханье охватило дикарей.
Они держались за рты, за нос. Прижимали к земле животы. Ничто не помогало. Чиханье сверлило их тела, выворачивало внутренности.
И тогда робко они начали молиться новому богу.
Ганс слез с дерева и, благосклонно подавая целовать руку подползшим на четвереньках дикарям, проговорил с сожалением:
— Жаль, брата нет.
И Сусанна подтвердила его мысль.
— Знаешь, Ганс, ты совсем как бог Кюрре. И даже лучше.
Позже дикари принесли ему маисовых лепешек и знаками объяснили, что на острове нет никого из европейцев и что сюда никогда не заходят пароходы.
Попивая из тыквы пальмовое вино под шелестящими пальмами, Ганс с любовью и нежностью смотрел на океан, ласково бивший в скалы голубыми пахучими волнами.
— Хорошо, Сусанна, а? Как в кинематографе.
И Сусанна вздыхала от счастья.
— Совсем, Ганс, как в хорошей картине.
— Да, только бы вместо вина — пива да хорошую газету.
— А мне зеркало.
— Будет, если в воду посмотришься. Не для кого!
Дикари им поклонялись каждое утро и вечер.
Позже пошли дети, и Ганс сделал распоряжение перенести поклонение на детей.
Счастье и покой царили на острове «имени Эдгарда и К°». Ганс научил дикарей делать самые лучшие гребенки из пальмового дерева. Они приносили их как дань, а волосы расчесывали по-старинному — пятерней.
Живут они в кабинке аэроплана.
Запас гребенок все увеличивается и увеличивается, и когда Ганс приедет в Европу, он на этой спекуляции подзаработает по-настоящему.
Но Ганс не верит, что Европа цела. Иначе Эдгард и К° нашли бы его. Ведь секрет несгораемой целлюлозы Ши с ним. Да, если бы была цела, завернул бы какой-нибудь пароход к острову с потухшим вулканом.
А по острову ходят слухи, что Сусанна изменяет своему мужу под крылом аэроплана с молоденькими дикарями. А за услуги она платит им поршневыми кольцами с цилиндров и пружинами с сидений аэроплана. Из пружин дикари делают себе прически, и потому поклонников у Сусанны много.
По праздникам дикари фокстрируют, и сам бог Ганс иногда поправляет их.
ГЛАВА 55
Содержащая ПИСЬМО НЕГРА ХОЛЬТЕНА своему русскому другу НАЧДИВУ ПАВЛУ СЛОВОХОТОВУ
Дорогой друг и благодетель, Павел Егорович, во первых строках этого письма имею честь сообщить вам, что в жизни моей все обстоит благополучно.
При восстании буржуев, случившемся недавно в Шотландии, постреляли их маленечко, главарей главным образом. И тогда они немедленно сложили оружие и принесли повинную пред советской рабочей властью.
А мне, дорогой Павел Егорыч, очень скучно на старости лет и не с кем слова проговорить. Слава тоже не радует, потому что привязанности приобретаешь в дни нищеты и горя, а теперь остается только один почет. Разве что полетаешь на аэроплане над Африкой и какого-нибудь завалящего слона пристрелишь. При сем посылаю тебе клык упомянутого слона как подарок. Попробуй из него выточить трубку или седло, что твоему матросскому сердцу будет любо.
А мою душу, Павел Егорыч, гнетет тяжелая тайна. Был я свидетелем, как в одном немецком городке поссорились на всю жизнь два молодых ученых. А ссора произошла потому, что никто из двоих не знал, кому принадлежит честь заложить упомянутого родившегося ребенка по имени Роберт, который погиб при взрыве Новой Земли. Потому что жена Монда изменяла своему мужу с немцем Шульцем. Вот отчего и Роберт, которого вы не видали, был таким смуглым. Потому что он происходил не от Монда, не от немца, изобретателя искусственного золота, секрет которого все теперь тщетно ищут, — Роберт происходил от меня.
Я был тогда веселый и красивый мальчишка, очень курчавый и черный, как ночь, и белые женщины не пропускали занятного случая, от которых я воздерживался, боясь Линча.
И теперешняя жена Ганса Кюрре, ваша бывшая подруга по жизни в Англии, тоже происходит от меня,
