расстроилась.
И все же режиссер оказал ей теплый прием. Он восхищался ею, хвалил за смелость и настойчивость, ободрял, давая понять, что может сделать ее кинозвездой Шанхая. Пусть она непременно зайдет завтра: он познакомит ее с директором – господином Ши Санем.
На прощание Чжан Шоу-чэнь протянул ей холеную руку и с улыбкой проводил до гостиной.
Плосколицый, тоже улыбаясь, отворил перед нею стеклянную дверь:
– Проходите, пожалуйста, барышня Линь!
Мэн-кэ вышла и торопливо зашагала прочь, не смея оглянуться на черную бамбуковую ограду. В душе ее все перепуталось, она была обижена, напугана, подавлена всем только что пережитым. Ее охватила слабость. На улице было пустынно, ни людей, ни автомобилей, лишь мимо прошли несколько рабочих с бамбуковыми корзинками. Выбиваясь из сил, Мэн-кэ брела, словно пьяная, стараясь держаться в тени деревьев. В конце улицы ей удалось нанять рикшу. Сидя в коляске, она вдруг подумала: «А почему бы мне не занять денег у тетки?» Но самолюбие и гордость тотчас заставили ее отогнать эту мысль. Коляска свернула в узкий переулок, где жила Мэн-кэ.
Ночью Мэн-кэ не спалось. Девушка приподнялась на деревянной кровати и быстрым движением соскочила на пол. Она подошла к туалетному столику и принялась осторожно расчесывать волосы. Увидев в зеркале свои тонкие нежные руки, погладила себя по груди. В этот момент ею владела лишь одна мечта, и она позабыла обо всех неприятностях, которые ей пришлось пережить днем. Бросив кокетливый взгляд в зеркало, она улыбнулась ослепительной улыбкой и стала принимать различные позы. Это была игра без сюжета и декораций. Мэн-кэ старалась выразить различные переживания, изображала то певицу, то танцовщицу, двигала бровями, закатывала глаза; неожиданно лицо ее принимало серьезное выражение – ей казалось, что она знатная дама… Но и певица и дама в ее представлении были очень несчастны, и в ее глазах, пристально вглядывавшихся в собственное отражение в зеркале, блеснули слезы. Она заплакала, но тут же, довольная собой, улыбнулась и вытерла слезы носовым платочком. «Любопытно, – подумала она. – Я и не подозревала, что смогу заплакать».
На другой день после полудня она в приподнятом настроении отправилась в театральное общество «Луна», заранее обдумав, как вести себя с директором, с режиссером, с актерами.
Но едва она миновала ворота, как увидела плосколицего. Его насмешливая улыбка задела Мэн-кэ:
– А-а, опять ты! Господин Чжан наверху! Пройди в эту дверь, а на лестнице тебя встретит А-эр и проводит…
Мэн-кэ пошла в указанном направлении, стараясь забыть обидную усмешку.
Входя в кабинет, она, вопреки ожиданиям, чувствовала себя совершенно спокойной. Гордой походкой приблизившись к молодому режиссеру, пожала ему руку и смелым взором окинула всех присутствующих. К ней подошел какой-то худощавый человек и принялся внимательно смотреть на нее через стекла больших очков. Потом он обратился к Чжан Шоу-чэню и спросил, не та ли это девушка, о которой он говорил вчера.
Чжан Шоу-чэнь представил Мэн-кэ. Худощавый тоже оказался режиссером, да еще известным в Шанхае писателем. К сожалению, она не расслышала его имени: не то Чэн, не то Чжэнь. Ей не очень понравился его взгляд, брошенный из-под очков, но выбора не было: приходилось терпеть – только бы приняли.
И тут, совершенно неожиданно для себя, она ясно услышала, как Чжан Шоу-чэнь на шанхайском диалекте сказал худощавому:
– Ну, что? Молода, недурна собой. Как думаешь, подойдет?
Худощавый еще раз взглянул на Мэн-кэ и торопливо закивал головой.
– Очень хорошо, очень хорошо…
Эти слова ошеломили ее. Как смеют они говорить так, будто совершают торговую сделку! Но она промолчала, не возмутилась, стараясь подавить кипевшее в груди негодование. Она оставалась совершенно спокойной, даже не шелохнулась.
К ней подошли красивые женщины, курившие сигареты, и попытались завязать разговор, но, желая избавиться от их общества, Мэн-кэ улизнула на террасу.
Чжан Шоу-чэнь принес контракт и попросил, чтобы она подписала. Не вникая в смысл написанного, она машинально вывела свое имя. Затем некий господин Чжу, одетый в короткую рубашку, дал ей для ознакомления восемь-девять номеров журнала «Ежемесячного обозрения театрального общества «Луна», издателем которого он был, и свою визитную карточку. Мэн-кэ сразу почувствовала облегчение и, пробормотав слова благодарности, взяла журналы и отошла в сторонку, притворившись, будто читает.
Вскоре появился еще один молодой человек; несмотря на костюм иностранного покроя, выглядел он неряшливо. Остановившись возле кушетки, он стал бесцеремонно разглядывать девушку.
Мэн-кэ была в смятении, смутно чувствовала, что для этих людей она только вещь, ей было стыдно. И, не смея поднять глаз, она подумала: «Сейчас уйду отсюда!»
Но она осталась.
Потом опять явился Чжан Шоу-чэнь и увел ее в соседнюю комнату, где вручил четыре ассигнации по десять юаней. Она ответила, что в деньгах не нуждается; но это было жалованье, и если б она не взяла его сейчас, пришлось бы ждать до пятнадцатого числа и получить деньги по ведомости за конторкой у плосколицего. Она поблагодарила и, приняв деньги, спросила режиссера, можно ли ей уйти – отныне она не вольна была распоряжаться собой.
Чжан Шоу-чэнь попросил ее прийти на вечернюю съемку и предупредил, что, возможно, господин Чжэнь тут же предложит ей какую-нибудь небольшую роль. Кроме того, режиссер обещал подобрать для нее репертуар – она стройна, изящна, у нее красивые брови, вероятно, она станет главной исполнительницей трагических ролей: все детали он уже продумал. Но ей не следует отказываться от предложения господина Чжэня – хоть одну эпизодическую роль придется сыграть.
В этот день в приемной, в кабинете, в буфете, на съемочных площадках, в артистической уборной – всюду Мэн-кэ слышала грубые остроты режиссеров, актеров, актрис, пронзительные выкрики, точно кто-то вывихнул себе ногу, веселый непринужденный смех, шутки. Но Мэн-кэ было не до шуток; ей казалось, что все считают ее недостойной женщиной.
