…Я страдаю…
Двоюродная сестра подхватила:
Мисс не желает…
Затем последовала другая «дахуагу».[2]
– Ах, дорогая! Послушай, что ты поешь! Какой стыд!
– Я ведь только подражаю.
– Таких песенок много, и во всех ругают женщин. А этот комик, право, надоел!
Они еще долго шушукались, но Мэн-кэ уже крепко спала.
С каждым днем становилось все холоднее. Ходить в старом халате было уже невозможно, и Мэн-кэ решила обзавестись новым. Правда, у нее был еще один, синий халат из заграничного шелкового полотна, но она стыдилась в нем показаться двоюродным сестрам, которые носили плащи.
Мэн-кэ мечтала о халате на меху за пятьдесят – шестьдесят юаней. Тут отец как раз прислал ей триста юаней. Он узнал, что дочь живет у тетки, и, опасаясь, как бы она не терпела в чем-нибудь нужды, продал большую часть запасов зерна, чтобы собрать денег. Отец сообщал, что в следующий раз пришлет деньги не раньше будущего года, когда продаст сурепное масло, и предупреждал, чтобы на значительную сумму дочь не рассчитывала…
Мэн-кэ попросила двоюродную сестру пойти вместе с нею за покупками. Но сестра по собственному вкусу купила для нее шубу на собольем меху, материю на два платья, несколько шляпок, туфли, шелковые чулки и еще какую-то мелочь, всего на двести сорок пять юаней. Но и этого ей казалось мало. Желая отблагодарить сестру за хлопоты, Мэн-кэ подарила ^ей свои великолепные перчатки и духи… При мысли об отце у Мэн-кэ становилось тяжело на душе. Денег оставалось совсем мало, но она все же угостила тетку и ее домочадцев обедом.
Проводя день за днем в развлечениях, Мэн-кэ совершенно забыла о Юнь-чжэнь и, когда Я-нань спросил ее о подруге, спохватилась, что уже почти пять недель ее не видела. Она хотела сейчас же ехать к ней, но было неудобно, так как на следующий день уезжал Я-нань. И этот вечер, проведенный с другом, оставил неизгладимый след в неискушенном девичьем сердце Мэн-кэ.
Когда они вышли из парка Баньсунъюань, уже смеркалось.
– Хочешь, я познакомлю тебя с двумя интересными девушками? – предложил Я-нань. – Они из партии анархистов.
Мэн-кэ не знала, кто такие анархисты, но согласилась.
– Очень талантливые люди. Если ты сблизишься с ними, они расскажут тебе о многом, чего ты прежде не знала, и ты поймешь, какому делу должна себя посвятить.
– Правда? Тогда идем!
Они свернули в темный переулок и вошли в серые от грязи ворота; из дома чуть слышно доносилось пение, на кухне за столиком сидел поваренок лет шестнадцати и что-то ел. Я-нань вошел в гостиную, а Мэн-кэ осталась под окном и заглянула: там были двое мужчин и две девушки. Мужчина с раскосыми глазами, развалившись в кресле, пел; па его плечо облокотилась девушка в коротких штанах. И петь мужчине было трудно, это чувствовалось по голосу. У письменного стола, обнявшись, сидела другая пара, оба курили.
Мэн-кэ раздумывала, входить ей или нет, когда за ней пришел Я-нань и громко окликнул кого-то с европейским именем.
В гостиной зажгли лампу; в дверях появились уже виденные Мэн-кэ мужчины и девушки. Та, что была в коротких штанах, схватила Я-наня за руки и изо всех сил стала трясти, то и дело восклицая:
– Товарищ! Товарищ!
Я-нань тоже энергично приветствовал ее, и, так как ему не удавалось освободить руки, чтобы поздороваться с другой девушкой, у которой было рябоватое лицо, пришлось наклонить голову и подставить ей щеку для поцелуя.
Я-нань собрался представить Мэн-кэ, но она была совершенно перепугана этим горячим и бурным выражением чувств, граничащим с развязностью. Однако машинально пожала протянутые ей руки. Увидев перед собой большую лапу с черными волосами, она невольно подняла глаза. Перед ней был тот самый мужчина, который пел. Я-нань приветствовал его с большим уважением.
Стол был завален кипами листовок и газет. Мэн-кэ подошла поближе и сделала вид, что рассматривает их. Вдруг она услышала, как косоглазый сказал:
– …На первом же собрании и примем. А участвовала она в каком-нибудь движении?
– Да. В ученическом, когда еще жила в Юяне.
Мэн-кэ удивленно взглянула на Я-наня, словно хотела спросить: «Уж не обо мне ли речь? Ну и дела!»
В ответ Я-нань скорчил гримасу. Косоглазый обратился к Мэн-кэ:
– Ты недавно в Шанхае? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – Заходи как-нибудь, побеседуем. А это – наша «китайская Софья». Право, она стоит того, чтобы еще разок пожать ей руку!
Он искоса взглянул на девушку в коротких штанах. Та как раз приставала к Я-наню с просьбой набросать для нее черновик выступления на городском собрании, которое должно было состояться на будущей неделе. При имени «Софья» она повернулась к Мэн-кэ и вмешалась в разговор:
– На следующей неделе непременно выкрою время, чтобы с тобой поговорить. Видишь, как много у меня работы? Одних листовок сколько! Но это лишь десятая часть!
Мэн-кэ не понимала, почему Я-нань солгал, когда представлял ее, не знала, какого рода «работой» занимаются эти люди, и, когда они стали выстругивать древко для флага, она украдкой выскользнула из дома и быстро пошла прочь, не оглядываясь, боясь, как бы Я-нань ее не догнал.
