— Да. — Его голос звучал отчужденно. — Все хорошо.
Он не встал, но громко вздохнул и сунул что-то в бумажную папку, которую положил рядом.
— Что у тебя там? — спросила Хелена, присаживаясь на ступеньку повыше.
— Я могу ответить «ничего особенного»? — Он положил голову ей на колени, и она почувствовала, что щека мокрая — он плакал.
— Если бы я была детективом, то такой ответ не прошел бы. Но я всего лишь жена, поэтому для меня сгодится. — Хелена поцеловала его в макушку и не отводила губ, ожидая ответа.
— Я смотрел фотографии матери.
— Да, я знаю.
— Тогда зачем спрашивать?
— Я хотела знать, почему ты смотрел, — пояснила она мягко.
Макалпин не ответил. Хелена почувствовала, как он напрягся, стараясь не выдать того, чего не хотел.
— Просто подумал о матери, — тихо пояснил он.
— Алан, твоя мать умерла, когда ты был молодым и ранимым. — Она вздохнула. — Я не буду больше донимать тебя расспросами. Давай пойдем спать. — Она поднялась и направилась в спальню. Она слышала его вздох и знала, что поступает правильно, оставляя его наедине со своими мыслями.
Утром была обычная процедура после вечеринки: два стакана минеральной воды, крепкий кофе, компакт-диск с Диной Вашингтон и посудомоечная машина, выполняющая всю грязную работу. Хелена взглянула на часы — времени, чтобы навести порядок на кухне, уехать в полдвенадцатого и появиться в галерее к часу, было более, чем достаточно. Она надела резиновые перчатки и стала аккуратно перекладывать хрупкие бокалы в мойку, но ее мысли были далеко. Питер Кольстер требовал, чтобы его картина «Мой брат в Палестине» стояла первой в рейтинге выставки, но он был еще неизвестен… пока. И на таможне аэропорта Глазго ее дожидались пять полотен старых голландских мастеров, которые надо было обязательно забрать.
В дверь позвонили, и она чертыхнулась про себя. Наверняка Терри Гилфиллан явился забрать машину, которую вчера оставил, так как слишком много выпил. У нее на сегодня и так было достаточно забот, чтобы еще выносить и его сочувствие. Рука машинально потянулась к груди и нащупала уплотнение, которое пыталось скрыть свое существование маленькими размерами. Но оно было, и она это знала. Она сняла перчатки, забрала со столика ключи от машины и открыла дверь.
Колин Андерсон посмотрел на ключи и поднял бровь.
— Вечеринка удалась?
— Так получилось. — Она улыбнулась, обрадовавшись, что это был он. — Заходи, Колин. Алан наверху, собирается. Скоро спустится. Хочешь кофе? Как раз готов.
— Не откажусь. — Андерсон заметил, какой уставшей она выглядела — бледнее обычного, с голубоватыми тенями под глазами.
— Еще работа для нашего хозяина и господина? — Хелена кивнула на папку у него в руке.
— Ну да. — Он устроился за стойкой, протянув руки к теплу кухонной плиты. Жаль, что нельзя было снять ботинки и погреть ноги. — Я только что привез Майкла Баттена, доктора философии, бакалавра наук. Выступления на Би-би-си, лекции по телевизору и прочая, прочая. Мерзкий полицейский психолог, — пояснил он и спросил, кивнув наверх: — В каком он сегодня настроении?
— Без изменений.
— Плохо! — Он остановил взгляд на сливочном пудинге.
— Ты сегодня завтракал? — Хелена видела проступившую седину в светлых волосах и предательские круги под глазами. Колину нужно было побриться и поспать — он выглядел хуже, чем муж.
— Это отправится к нищим? — Он указал на холодные картофелины и тарталетку с козьим сыром.
— Да, угощайся. Хочешь, я подогрею?
— Нет, я привык к объедкам, уж поверь.
Она наклонилась над столом, наблюдая, как он поддевает вилкой картошку.
— А не хочешь попробовать сыр и печенье? Или поджарить тосты? Или и то и другое?
Он помедлил, затем той же вилкой подцепил изрядную долю пудинга.
— Тосты — это было бы здорово. Наш тостер сломался, когда угодил в стену, разминувшись с моей головой. — Он облизал вилку и потянулся за печеньем. — Просто здорово.
— Знаешь, за эти годы я отправила в мусорное ведро столько еды после Алана, что вполне хватило бы накормить небольшую африканскую страну.
— Он и в лучшие времена мало ел. — Андерсон отрезал большой кусок сыра и пристроил его между двумя крекерами.
— А ты сам-то что думаешь — он как? — спросила она, стараясь не выдать тревоги.
— Кто знает… — ответил Колин уклончиво.
Она изменила тактику и начала смахивать несуществующие крошки со стола.
— На работе он такой же, как прежде?
Андерсон ответил не сразу.
— Может, нервничает больше обычного. Но ведь вчера был первый день работы. А почему ты спрашиваешь?
— Просто так. — Хелена отвернулась, погрузившись в свои мысли.
Андерсон почувствовал, что молчание слишком затянулось.
— А что? С ним что-то не так?
— Да нет, с ним все в порядке.
Андерсон уловил, что она выделила «с ним».
— В четыре утра у всех голова тяжелая. — Она стирала пальцем несуществующее пятно на столе. — Ты знаешь, что он начинал в участке на Патрикхилл, когда был стажером? Он допрашивал меня, когда умерла моя мать… А три месяца спустя мы поженились. Вчера была годовщина.
Андерсон перестал жевать и, помолчав, сказал:
— Поздравляю. Тебя надо наградить медалью за такой супружеский стаж.
— Я никогда не думала о разводе. Хотя мысль об убийстве приходила каждый день. — Она улыбнулась и тут же посерьезнела. — Его мать умерла в одно время с моей. И тогда он работал на Патрикхилл, и с тех пор ни разу туда не возвращался. Господи, он даже ездит туда на машине чрез Байрз-роуд, а не ходит пешком по Хидланд.
— Да, ходили слухи, что он избегает этого участка как чумы.
— Это правда. Он всегда говорил, что там слишком тесно, чтобы нормально работать.
— Нам всем следует избегать своих демонов, — отозвался Андерсон. — Уж я-то знаю — я на своем женился.
— Значит, по-твоему, за этим больше ничего не кроется? — Она машинально скрестила руки на груди, подсознательно прикрывая коварное уплотнение.
— Хелена, он тогда сразу потерял и мать, и брата. А был очень молод, еще стажер, сама же говоришь, — мягко напомнил ей Андерсон, подхватывая крем печеньем. — Стажеры отвечают на звонки, заваривают чай. Его бы не подпустили ни к чему, что могло бы его лично затронуть. Так что волноваться нет причин. У него есть какие-то свои соображения, он ими вообще отличается.
Хелена посмотрела на часы и провела пальцем под ремешком. Она похудела.
— На него было не похоже — не прийти и не позлить Терри. Он никогда не упускает такой возможности.
— Он очень устал, Хелена. Пока я его подвозил, он практически уснул в машине, а это говорит само за себя.
Но мысли Хелены были очень далеко. Наматывая на палец прядь волос, она вспоминала лето восемьдесят четвертого, день похорон ее матери. Каким добрым был Алан. Он подавленно смотрел на безымянную могилу, такой молодой, худой, бледный. Она всегда подозревала, что та, которая была там похоронена, оставалась в его сердце так же надежно, как и в земле. Но за двадцать два года замужества она поняла, что эта тема была не для обсуждений. Во всяком случае, с ней. Она наблюдала, как Андерсон
