— О женщинах. Вингейт собирается жениться, а может, и нет, если опять согласился на сверхурочные. У его невесты горб.
— Чертовы бабы! Вот смотри, там лежат три женских трупа, а тут сидим мы с тобой. И среди нас нет ни одной приличной женщины. Говорят одно, делают другое. Бренда хочет, чтобы ты больше зарабатывал, но готова убить при одном упоминании о сверхурочных. Хелена говорит, что любит меня, но скрытничает и закатывает скандал из-за разбитой машины.
— Сколько ты выпил до встречи со мной? — спросил Андерсон. — Послушай, приятель, я тебя знаю очень давно, и это не мое дело, но обычно голова пухнет именно у нее, причем из-за тебя, и если она решила о чем-то не рассказывать, то на это у нее были свои причины. У женщин всегда так.
— Ты прав — это не твое дело. И перестань быть правым, Кол, меня это раздражает.
— Хелена — хорошая женщина. А тебе надо думать, с кем проводить время.
— А когда это ты стал Йодой[16] любви? Ты сам сидишь здесь, со мной, а не дома.
Андерсон признал, что в словах шефа есть доля правды, и промолчал.
— Хелена знает, что я никогда от нее не уйду, никогда. И этого ей должно быть достаточно.
— Правда?
— На этом держится наш брак. Она не похожа на других женщин — она сильная, независимая, она знает, какой работой я занимаюсь и какой я на самом деле, и не пытается меня переделать. Она никогда не вмешивается в мою работу и не жалуется на то, сколько времени я на нее трачу.
— Звучит как пастораль, — пробормотал Андерсон.
— Но это…
— Что — это?
— Вопрос жизни и смерти, — едва слышно проговорил Макалпин. — Я должен быть самым главным человеком в ее жизни, а она не может мне довериться. Что я должен при этом чувствовать?
Андерсон вспомнил покрасневшие глаза Хелены и неестественную бледность кожи — причиной он посчитал усталость.
— Моя мать умерла от рака, — неожиданно сказал Макалпин, и его нетрезвый голос звучал почти торжественно. — Так вот, это неправда. Она убила себя, когда умер Робби, и я видел, как она мучила себя. Ее боль была невыносимой. Хелена об этом знает.
Андерсон уловил подтекст и осторожно прощупал почву:
— Может, поэтому она и не сказала. Из-за матери. Бедная Хелена, я и не знал. Так значит…
— Почему это всегда «бедная Хелена»? Видеть это в тысячу раз труднее, чем жить с этим.
Андерсон так не думал, но возражать не стал.
— Не знаю, я не сталкивался ни с тем, ни с другим.
Макалпин уставился в стакан.
— Я не смог бы выжить, если бы не она. И она это знает. Я был полностью разбит, когда мы встретились. И не выдержу, если она… уйдет.
— Я знаю, о чем ты. Она из тех женщин, что держат мужчин на плаву.
— Я не смог бы дальше жить без нее, а она… — Макалпин вздохнул, медленно покачал головой и заказал еще виски. Неожиданно его настроение переменилось. — Ты знаешь, Колин, о способности женщин казаться не теми, кто они есть на самом деле? Думаю, что Кристофер Робин прав — этих стерв лучше резать.
— Господи, Алан!
— Нет, послушай… Женщины — корень всего зла.
— А разве не деньги? Так многие считают, — осторожно ответил Андерсон.
— Нет, серьезно. Как бы ты себя чувствовал, если бы Бренда тебя бросила? Вместе с малышами Полем и Клэр? Оставила тебя ради другого мужчины после стольких лет обвинений в изменах?
— Моего сына зовут Питер, — поправил Андерсон. — Я бы чувствовал себя в тысячу раз хуже, если бы она забрала его с собой.
— Так вот, угрохали Линзи, двуличную стерву, которая оставила сына и трахалась на стороне. Девчонки из дискотеки, которые были с Арлин, говорят, что она хотела уйти из бизнеса, въехать в новую квартиру, забрать сына, стать порядочной. Судя по отчету О’Хары, так оно и было.
— Не знаю, насколько мы можем доверять их словам. Надо дождаться, пока одна из них протрезвеет. Трейси спьяну что-то ляпнула, что, мол, Арлин доигралась. Поэтому дадим ей проспаться, а потом все вытрясем. Пятна на шкуре леопарда смыть нельзя.
— Ладно, пусть Арлин — уличная проститутка; Линзи встречается с любовником и никому об этом не рассказывает; Элизабет-Джейн — вся из себя правильная и милая, только у нее почему-то совсем нет друзей. Должно же их что-то объединять! — Макалпин совсем разошелся. — Но я этого не вижу! Это вроде дурного запаха — запаха морали, но я не знаю, откуда он исходит. — Он водил пальцем по столу, рисуя непонятную схему. — Но я чувствую что-то общее!
С подобным Андерсон сталкивался и раньше — две минуты гениальности между трезвостью и невменяемостью.
— Но Элизабет-Джейн была уважаемой. Очень уважаемой.
— Ошибаешься! — Макалпин для убедительности помахал пальцем перед носом Андерсона. — Чем они выше, тем ниже падают, с точки зрения морали. Поговори с Костелло, она знает, как устроен женский ум.
— Тем более что она сама — одна из них, — согласился Андерсон с железной логикой.
— Просто спроси ее. — Макалпин понизил голос. — Просто спроси ее, что происходит в голове такой женщины. Я первый раз столкнулся со смертью, когда работал на участке «Патрикхилл». Это было ужасно. Ужаснее всего. Она была такой красивой… — Его взгляд провалился в пустоту.
Андерсон почувствовал, что сейчас придется выслушивать пьяный монолог Макалпина, и постарался этого не допустить. Он хотел домой.
— Выпей кофе, тебе полегчает, и я тебя отвезу. Поговори с Хеленой и напомни ей, какой ты идиот.
Макалпин его не слушал.
— Молодая и красивая — это ведь неправильно, разве нет?
— Согласен, неправильно. Так же как и оставлять жену в одиночестве, когда она…
— Сколько мертвых детей тебе приходилось видеть? — оборвал его Макалпин, размахивая пальцем.
— Слишком много, — серьезно ответил Андерсон.
— Сколько?
— Одного. Только одного. Но это и есть слишком много.
— Колин, я серьезно.
— Я тоже. Сколько раз я от тебя слышал: плохо, если она женщина, хуже — если молодая. А стоит добавить: красивая, да еще блондинка, — все, приехали! И парень, который, по твоему мнению, мог что-то сделать ради какой-нибудь светловолосой сиротки, получает по полной программе еще до того, как попасть в суд. Ты знаешь это. Но в конце каждого дня ты обязательно вспоминаешь, что все они…
— Чьи-нибудь дочери. — Макалпин пьяно улыбнулся. — Я рад, что чему-то тебя научил. — Он снова стал ощупывать лицо, надавливая на больные места все сильнее и сильнее. — Она была такой чудесной.
— Так когда все это было? — спросил Андерсон. Ему вдруг вспомнились слова Хелены, что Алан потерял кого-то очень близкого. — Ты по этой причине не появлялся на Патрикхилл лет двадцать?
Макалпин медленно кивнул:
— Ей плеснули кислотой в лицо. — Он поднял ладони к глазам и внимательно смотрел на них, будто разглядывая появившиеся стигматы.
— Кто это сделал?
Взгляд Макалпина постепенно возвращался из прошлого.
— Я был причастен к тому расследованию.
— Чтобы так поступить, да еще с хорошеньким личиком…
