— Не обращайте внимания. Я не верю, чтобы вы когда-нибудь считали оригинальность желанной добродетелью, мистер Винанд.
— Так вам безразлично, получит ваш муж Стоунридж или нет?
— Абсолютно.
— И у вас нет никакого желания спать со мной?
— Никакого.
— Я мог бы восхищаться женщиной, которая способна разыграть такую сцену. Но ведь вы не играете.
— Не играю. И, пожалуйста, не восхищайтесь мной. Я хотела бы избежать этого.
Когда он улыбался, явных движений лицевых мускулов не требовалось; что-то похожее на усмешку всегда было на его лице, просто на мгновение она проступала резче, а затем вновь пряталась. Сейчас усмешка стала видна отчётливее.
— Фактически, — начал он, — что ни говори, ваша основная цель — я. Желание отдаться мне. — Он заметил взгляд, который она не сумела скрыть, и добавил: — Нет, не радуйтесь, что я допустил столь грубую ошибку. Я говорю это не в обычном смысле. Совсем наоборот. Разве вы не сказали, что считаете меня предпоследним человеком в мире? Вам не нужен Стоунридж. Вы хотите продаться из самых низменных побуждений самому низкому из людей, которого вам удалось найти.
— Я не ожидала, что вы поймёте, — просто сказала она.
— Вы хотите — так делают иногда мужчины, но не женщины — выразить через половой акт полнейшее презрение ко мне.
— Нет, мистер Винанд. К себе.
Тонкая линия его рта слегка дрогнула, как первый намёк на откровенность — непроизвольный, а потому говорящий о слабости, — и он очень следил за своими губами, говоря:
— Большинство людей из кожи вон лезут, стараясь убедить себя, что они себя уважают.
— Согласна.
— И конечно, это стремление к самоуважению является доказательством его отсутствия.
— Согласна.
— Следовательно, вы понимаете, что означает стремление презирать самого себя.
— То, что ничего у меня из этого не выйдет.
— Никогда.
— Не ожидала, что вы и это поймёте.
— Я не хочу больше ничего говорить — вы можете перестать считать меня предпоследним человеком на свете, и я перестану подходить для вашей цели. — Он поднялся. — Должен ли я выразить официально, что принимаю ваше предложение?
Она склонила голову в знак согласия.
— Если быть откровенным, — сказал он, — мне всё равно, кого выбрать для строительства Стоунриджа. Я никогда не нанимал хороших архитекторов для того, что строил. Я давал народу то, что он хочет. На этот раз мне захотелось подобрать что-то получше, потому что я устал от неумёх, которые на меня работают, но выбирать без определённых критериев весьма трудно. Думаю, вы не будете возражать. Я действительно вам благодарен — вы даёте мне намного больше, чем я смел надеяться.
— Я рада, что вы не сказали, что всегда восхищались гением Питера Китинга.
— А вы не сказали, как счастливы пополнить собой список выдающихся любовниц Гейла Винанда.
— Можете радоваться, если хотите, но я полагаю, что мы поладим.
— Вполне возможно. По крайней мере вы дали мне новую возможность: делать то, что я делал всегда, но честно. Могу ли я начать отдавать вам приказы? Я не хочу притворяться, будто это нечто иное.
— Если хотите.
— Вы отправитесь со мной в двухмесячное путешествие на яхте. Отплываем через десять дней. Когда мы вернёмся, вы будете вольны возвратиться к мужу — с контрактом на Стоунридж.
— Слушаюсь.
— Я хотел бы встретиться с вашим мужем. Не пообедаете ли вы оба со мной в понедельник?
— Да, если хотите.
Когда она поднялась, чтобы уйти, он спросил:
— Могу ли я сообщить вам разницу между вами и вашей статуей?
— Нет.
— Но я хочу. Есть что-то пугающее в одних и тех же элементах, использованных в двух композициях на противоположные темы. Всё в этой статуе — тема восторга. Но ваша собственная тема — страдание.
— Страдание? Я не отдавала себе отчёта в том, что выказала страдание.
— Вы — нет. Именно это я и имел в виду. Ни один счастливый человек не бывает настолько нечувствителен к боли.
Винанд позвонил своему галерейщику и попросил его устроить закрытую выставку работ Стивена Мэллори. Встречаться с Мэллори лично он отказался, так как никогда не встречался с людьми, творчество которых ему нравилось. Торговец весьма спешно выполнил заказ. Винанд купил пять вещей из того, что ему показали, и заплатил больше того, на что мог рассчитывать торговец.
— Мистеру Мэллори будет любопытно узнать, — сказал тот, — что привлекло ваше внимание.
— Я видел одну из его работ.
— Какую?
— Не имеет значения.
Тухи рассчитывал, что Винанд позвонит ему после встречи с Доминик. Винанд не позвонил. Несколько дней спустя, случайно увидев Тухи в отделе местных новостей, Винанд громко спросил его:
— Мистер Тухи, так ли много людей пытались вас убить, что вы не помните их имён?
Тухи улыбнулся и ответил:
— Я уверен, что это хотели бы сделать многие.
— Вы льстите окружающим, — сказал Винанд и вышел.
Питер Китинг разглядывал шикарный зал ресторана. Это было место для самой избранной публики и самое дорогое в городе. Китинга распирало от радости, когда он возвращался к мысли о том, что он гость Гейла Винанда.
Он пытался не смотреть на изысканно элегантного Винанда, сидевшего напротив него за столом. Он благословлял Винанда за то, что тот выбрал для встречи общественное место. Народ глазел на Винанда — осторожно, но глазел, — и внимание распространялось на гостей за его столом. Доминик сидела между двумя мужчинами. На ней было белое шёлковое платье с длинными рукавами и воротником-капюшоном; монашеское одеяние создавало потрясающий эффект вечернего платья только потому, что так явно не соответствовало этому назначению. На ней не было драгоценностей. Её золотистые волосы были уложены шапочкой. Тяжёлый белый шёлк при движении с холодной невинностью подчёркивал очертания тела, — тела, публично приносимого в жертву и не нуждавшегося в том, чтобы его скрывали или желали. Китинг находил платье непривлекательным. Он заметил, что Винанд, кажется, им восхищался.
Какой-то массивный человек из-за стола в отдалении напряжённо смотрел в их сторону. Затем эта тяжёлая фигура поднялась на ноги, и Китинг узнал Ралстона Холкомба, который поспешил к ним.
— Питер, мой мальчик, так рад тебя видеть, — жужжал он, тряся его руку, кланяясь Доминик и намеренно не замечая Винанда. — Где ты скрывался? Почему тебя совсем не видно? — Три дня назад они вместе завтракали.
Винанд поднялся и стоял, вежливо склонившись вперёд. Китинг колебался, затем с явным нежеланием произнёс:
— Мистер Винанд — мистер Холкомб.
