— Господи, дорогая, — воскликнула Кики, — он вовсе не так красив, просто он в высшей степени мужественен!
— Пусть это тебя не поражает, Доминик, — произнёс голос за её спиной. — Эстетические воззрения Кики отнюдь не твои — и не мои.
Доминик обернулась. За ней стоял Эллсворт Тухи, улыбаясь и внимательно глядя ей в лицо.
— Ты… — начала она и осеклась.
— Конечно, — ответил Тухи, слегка кланяясь и показывая, что он понял и то, что ею не было сказано. — Позволь мне, пожалуйста, указать, Доминик, что моя способность видеть самую суть отнюдь не хуже твоей. Хотя и не для эстетического любования. Это я предоставляю тебе. Но мы прозреваем вещи, которые временами не столь уж явны, — не правда ли? — и ты, и я.
— Что конкретно ты имеешь в виду?
— Дорогая, это могло бы вызвать долгую философскую дискуссию — и какую! — но всё же совершенно ненужную. Я всегда говорил тебе, что нам надо бы быть друзьями. Интеллектуально у нас много общего. Мы исходим из противоположных полюсов, что совершенно неважно, потому что, понимаешь ли, мы сходимся в одной точке. Это был очень интересный вечер, Доминик.
— К чему ты это всё ведёшь?
— Ну, например, было интересно понять, кто, по-твоему, хорош собой. Это позволило бы мне определённым образом классифицировать тебя саму. Без слов — ориентируясь лишь на предпочтительный тебе тип лица.
— Если… если ты способен понять то, о чём говоришь, значит, ты не тот, кто ты есть.
— Нет, дорогая. Я как раз тот, кто я есть, именно потому, что понимаю.
— Знаешь, Эллсворт, по-моему, ты гораздо хуже, чем я думала.
— И возможно, намного хуже, чем ты думаешь сейчас. Но я полезен. Мы все полезны друг другу. Так же, как ты будешь полезна мне. Я думаю, ты захочешь быть мне полезной.
— О чём ты говоришь?
— Жаль, Доминик. Очень жаль. Если ты не понимаешь, о чём я говорю, возможно, я никак не смогу этого объяснить. Если же понимаешь, я уже всё объяснил и не прибавлю ни слова.
— О чём вы говорите? — в изумлении спросила Кики.
— Просто поддразниваем друг друга, — весело ответил Тухи. — Пусть это тебя не беспокоит, Кики. Доминик и я всегда поддразниваем друг друга. Возможно, не очень удачно, потому что, видишь — не получается.
— Когда-нибудь, Эллсворт, — проговорила Доминик, — ты сделаешь ошибку.
— Очень возможно. А ты, дорогая, её уже сделала.
— Спокойной ночи, Эллсворт.
— Спокойной ночи, Доминик.
Когда Доминик ушла, Кики повернулась к Тухи:
— В чём дело? Что у вас произошло, Эллсворт? Что это за разговор — совершенно ни о чём? Лица людей и первые впечатления ещё ни о чём не говорят.
— Это, дорогая Кики, — ответил он, и голос его звучал мягко и отстранённо, будто он отвечал не ей, а собственным мыслям, — одно из наших общих и самых больших заблуждений. Нет ничего более значительного, чем лицо человека. И более красноречивого. На самом деле мы можем по-настоящему узнать человека только с первого взгляда. Более того, при этом взгляде мы узнаём о нём всё, хотя не всегда бываем достаточно мудры, чтобы развить это наше знание. Ты когда-нибудь задумывалась о стиле души, Кики?
— О… чем?!
— Стиле души. Помнишь знаменитого философа, который говорил о стиле цивилизации? Он называл это стилем. Он говорил, что это самое подходящее по смыслу слово, которое можно найти. Он говорил, что у каждой цивилизации есть свой главный принцип, одна-единственная высшая определяющая идея, и все усилия каждого человека внутри этой цивилизации подчинены этому принципу — неосознанно и неотвратимо… Я думаю, Кики, что каждая человеческая душа также имеет свой собственный стиль, свою главную тему. Ты видишь, как она отражается в каждой мысли, каждом поступке, каждом желании этой личности. Единственный абсолют, единственный императив этого существа. Годы изучения человека не расскажут тебе этого. Но расскажет его лицо. Чтобы описать личность, потребуются тома и тома. Но вспомни его лицо. Больше тебе ничего не понадобится.
— Это совершеннейшая фантастика, Эллсворт. И это, если верно, нечестно. Люди окажутся перед тобой совершенно голыми.
— Хуже того. Голым окажешься перед ними и ты. Обнаружишь себя тем, как ты реагируешь на определённые лица. На определённый сорт лиц… Стиль твоей души… В мире нет ничего важнее человека. Нет ничего более важного в человеке, чем его отношение к себе подобным…
— Ну и что же ты видишь в моём лице?
Он посмотрел на неё, будто только сейчас заметил её присутствие:
— Что ты сказала?
— Я спросила, что ты видишь в моём лице.
— О… да… Ну что ж, скажи мне имя кинозвезды, которая тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты.
— Знаешь, мне нравится, когда меня анализируют. Ну, посмотрим. Моей любимой кинозвездой всегда была…
Но он уже не слушал. Он отвернулся от неё и удалялся, даже не извинившись. Он выглядел утомлённым. Она никогда раньше не видела, чтобы он был груб, — разве что намеренно.
Чуть позже до неё донёсся его сильный, вибрирующий голос, утверждавший:
— …и таким образом, самая благородная идея на свете — идея абсолютного равенства людей.
VII
«… здесь оно и будет стоять как памятник безграничному эгоизму и ничему, кроме эгоизма мистера Энрайта и мистера Рорка. Оно будет стоять между рядами жилых домов из песчаника с одной стороны и газгольдерами — с другой. Возможно, это не случайность, а перст судьбы, свидетельствующий о её разборчивости. Иное соседство не смогло бы столь красноречиво выявить кричащую наглость этого строения. Оно будет выситься как насмешка над всеми зданиями города и людьми, построившими их. Наши здания лишены всякого смысла и противоестественны; строение мистера Рорка лишний раз подчёркивает это. Но контраст совсем не в его пользу. Сам факт этого контраста делает это здание частью всеобщего абсурда, причём частью самой комической. Так луч света, проникший в свинарник, делает видимой всю грязь и тем оскорбляет наш взор. Наши строения имеют великое преимущество: они робки и темны. Более того, они нас удовлетворяют. Дом Энрайта смел и светел… Он как пернатая змея. Он
Это было напечатано в колонке «Ваш дом», которую вела Доминик Франкон. Статья появилась через неделю после приёма у Кики Холкомб.
Утром, в день её появления, Эллсворт Тухи вошёл в кабинет Доминик. В руках он держал экземпляр «Знамени», открытый на странице, где была помещена её рубрика. Не произнося ни слова, Тухи остановился и замер, слегка раскачиваясь на своих маленьких ножках. Казалось, можно было не видеть, а слышать выражение его глаз: в них буквально искрился смех. Губы же его были вполне невинным образом сжаты.
— Ну и?.. — спросила она.
— Где ты встречалась с Рорком до этого приёма?
Доминик сидела, глядя на него, опершись правой рукой о спинку стула, на кончиках её пальцев висел карандаш. Казалось, она улыбается. Она сказала:
— Я впервые его увидела на этом приёме.
