усы у ртов водосточных труб. Небо было чистым, сверкающим холодными блестками льда. Люди передвигались медленно, неуклюже, будто учились кататься на коньках; иногда они поскальзывались и вскидывали высоко в воздух беспомощную ногу, хватаясь за ближайший фонарный столб. Лошади испуганно скользили по застекленевшим мостовым; осколки летели из-под их копыт, беспомощно бивших по льду.
Кира шла в институт. Сквозь тонкие подошвы замерзший тротуар дышал холодным воздухом ей в ступни. Она спешила, но ее ноги непрерывно скользили, придавая походке неуверенность.
Она услышала позади себя шаги, очень твердые уверенные шаги, которые заставили ее непроизвольно обернуться. Она увидела ручного тигра со шрамом на лбу. Их глаза встретились. Он улыбнулся. И она улыбнулась ему. Он прикоснулся к козырьку своей кепки:
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе утро, — ответила Кира.
Она посмотрела на его высокую, торопливо, но уверенно идущую по льду фигуру, и на прямые плечи в кожанке.
Около перехода через дорогу от института он неожиданно остановился, ожидая ее. Она подошла. Высокий тротуар резко обрывался вниз под крутым, опасно заледеневшим углом. Он предложил руку, чтобы поддержать ее. Ее нога предательски скользнула, и тогда сильная рука сомкнулась на ее запястье и быстро, мастерски поставила ее на ноги.
— Спасибо, — сказала она.
— Я подумал, что, может быть, Вам потребуется помощь. Но затем, — он посмотрел на нее с легкой улыбкой, — я решил, что Вы не испугались.
— Напротив. Я очень испугалась — на сей раз, — ответила она и улыбнулась в благодарность за неожиданное понимание.
Он дотронулся до козырька кепки и прошел через ворота института в длинный коридор.
Кира увидела знакомого юношу. Указав на исчезающую фигуру в кожанке, она спросила:
— Кто это?
Юноша всмотрелся и странно, предостерегающе зашевелил губами.
— Остерегайся его, — прошептал Он и выдохнул три странных буквы: — ГПУ.
— О, он оттуда? — спросила Кира.
— Оттуда, — ответил с протяжным негодующим присвистом
VI
В течение месяца Кира не бывала вблизи особняка с разбитым забором вокруг сада; она старалась не вспоминать об этом месте, потому что не хотела видеть его пустым даже в своем воображении. Но десятого ноября она спокойно пошла туда, ровно, не спеша, без сомнений.
Приближалась темнота, но не от серого прозрачного неба, а от углов домов, где тени без видимой причины наливались чернотой. Ленивые завитки дыма над трубами казались ржавыми в лучах холодного, невидимого за облаками заката. В витринах магазинов стояли керосиновые лампы. Желтые круги расплывались по огромным заиндевевшим стеклам вокруг крошечных оранжевых точек дрожащего пламени. Падал снег. Первый снег, втоптанный в грязь копытами лошадей, походил на бледный кофе с мелкими оплывающими кусочками сахара. Он погрузил город в мягкую, вязкую тишину. Копыта стучали сквозь слякоть с тихим влажным звуком, словно кто-то ритмично цокал языком; звук рассыпался, замирая, по длинным мрачнеющим улицам.
Кира повернула за угол и увидела черные прутья, склонившиеся к снегу, и деревья, собиравшие обрывки облаков в черную сеть голых ветвей. Вдруг неожиданно ей стало страшно посмотреть в сад; она на секунду остановилась; затем посмотрела туда.
Он стоял на ступеньках особняка, засунув руки в карманы, подняв воротник. Она остановилась, чтобы всмотреться в него, но он услышал звук ее шагов и быстро повернулся.
Он пошел навстречу. Он улыбнулся ей, изогнув рот насмешливой дугой:
— Привет, Кира.
— Добрый вечер, Лео.
Она высвободила руку из тяжелой черной рукавицы; несколько секунд он держал ее руку в своих холодных сильных пальцах, затем спросил:
— Глупцы мы, а?
— Почему?
— Я не думал, что ты придешь. Да и у меня не было большого желания.
— Но ты здесь.
— Когда я проснулся сегодня утром, я уже знал, что буду здесь -— признаюсь, наперекор здравому смыслу.
— Ты сейчас живешь в Петрограде?
— Нет. Я не был здесь с той ночи, когда встретил тебя. Часто мы оставались без еды, потому что я не мог поехать в город. Но я вернулся, чтобы увидеть девушку, которую встретил на углу улицы. Мои поздравления, Кира!
— Кто оставался без еды из-за того, что ты не мог поехать в город?
Его улыбка сказала ей, что он понял вопрос. Но он ответил:
— Давай сядем.
Они сели на ступеньки, и она постучала ногой об ногу, стряхивая снег. Он спросил:
— Итак, ты хочешь знать, с кем я живу? Видишь? Мое пальто заштопано.
— Вижу.
— Это сделала женщина. Очень хорошая женщина, которая любит меня.
— Она хорошо шьет.
— Да, но зрение у нее уже не такое острое. И волосы у нее уже седые. Она моя старая няня, и у нее есть лачуга в деревне. Хочешь еще о чем-нибудь спросить?
— Нет.
— Знаешь, мне не нравятся вопросы, которые задают женщины, но я не уверен, понравится ли мне та, которая не даст мне насладиться отказом отвечать на них.
— Мне нечего спросить.
— Есть кое-что, что ты не знаешь обо мне.
— Я не обязана знать.
— Вот еще о чем я хочу тебя предупредить: мне не нравятся женщины, которые слишком ясно дают понять, что я им очень нравлюсь.
— Почему? Ты думаешь, я хочу, чтобы ты увлекся мной?
— Тогда почему ты здесь?
— Только потому, что ты нравишься мне. Но мне безразлично и то, что ты думаешь о женщинах, и то, сколько их у тебя уже было.
— Да, вот это был бы вопрос. И ты не получила бы никакого ответа. Но я скажу тебе, что ты мне нравишься, ты, высокомерное маленькое создание, независимо от того, хочешь ты это слышать или нет. И я тоже задам несколько вопросов: что такое дитя, как ты, делает в Технологическом институте?
Он ничего не знал о ее настоящем, но она рассказала ему о своем будущем; о стальных каркасах, которые она собиралась построить, о стеклянных небоскребах и алюминиевом мосте. Он молча слушал ее, и уголки его губ поникли презрительно, удивленно, печально.
Он спросил:
— Нужно ли все это, Кира?
— Что?
— Усилие, творение. Твой стеклянный небоскреб. Это, должно быть, было нужно лет сто назад. Может быть, это будет нужно опять лет через сто, хотя я сомневаюсь. Так что, если бы мне дали выбор родиться в любом столетии — я бы в последнюю очередь выбрал этот проклятый век. А скорее всего, если
