случайно не заняться любовью с Вероникой, а о том, как бы не влюбиться в нее.
— Может, нам следует перейти к чему-нибудь более… осязаемому? — спросила Вероника в следующую ночь. — Я хочу сказать, раз мы овладели поцелуями, то, наверное, теперь должны перейти к прикосновениям — к легким прикосновениям рук или к чему-то вроде этого.
— Вот почему ты студентка, а я учитель, — заметил Валентин. — Как ты можешь прикасаться к кому-то и разрешать прикасаться к себе, если не знаешь, что на самом деле хочет твое сердце? — Его слова прозвучали хорошим аргументом, но только небо знало, как ему было нужно такое прикосновение в данную минуту.
Вероника была права. После поцелуев они должны перейти к телесному контакту — к прикосновениям выше талии, потом ниже, потом…
Валентин застыл и нахмурился.
— Ты должна чувствовать желания своего тела.
— Я уже чувствую желания своего тела. Как я Могу этого не чувствовать, если они такие сильные?
— Если ты будешь так думать, то ничему не научишься. Дело не в том, как ты выглядишь…
— ..а в том, что ты думаешь. Я знаю это, знаю. — Девушка критически осмотрела себя. — Но скажи, как тебе мои бедра?
Валентину они нравились как никакие другие.
Он тряхнул головой, отгоняя прочь мысли, его губы вытянулись в тонкую линию.
— Я хочу, чтобы ты поглубже заглянула в себя и поняла, чего же ты на самом деле хочешь. — Валентин постарался взять себя в руки. «Поглубже» было совсем не то слово, когда думаешь о такой зрелой красоте — такой исключительной красоте, — а смотришь на свои пальцы. — Вообрази свою самую страстную фантазию.
Вероника подозрительно посмотрела на него, а потом сделала глубокий вдох, от которого ее грудь высоко поднялась. Этого оказалось достаточно, чтобы Валентин не удержался и сглотнул.
— Как прикажешь, ты же босс.
— Конечно, а теперь думай.
Веронике не пришлось слишком долго думать, хотя сначала ей вовсе не хотелось фантазировать. Очень соблазнительная, эротическая фантазия родилась в голове девушки, и если бы Валентин догадался о ней, то, может быть, и не совершил бы такой большой ошибки.
Ему нельзя было прикасаться к Веронике, он обязан был сохранять дистанцию, особенно после эпизода с поцелуем. Но сейчас… Черт возьми! Валентин не мог справиться с собой, хотя и старался это сделать.
Девушка сидела на краю кровати, закрыв глаза, запрокинув голову и открыв его взору точеную шею. Губы Вероники изогнулись в легкой улыбке, пока она рассказывала о своей самой соблазнительной фантазии, в которой важную роль играла земляника.
— ..капли сока падают мне на шею, потом падают ниже — вот сюда. — Вероника показала на бутон одной своей груди, обтянутый мягкой материей рубашки. — И сюда. — Она показала на бутон другой груди. — И сок стекает, — » — пальцы девушки скользнули по животу, — прямо сюда…
— Достаточно, — прорычал Валентин, — на сегодня вполне достаточно!
Вероника улыбнулась:
— Но мне очень приятно мечтать об этом. Я раньше никогда и не думала, что землянику можно использовать таким образом. Но когда я прочитала о небольшом эпизоде с виноградом в одном из твоих писем, то решила, что наверняка смогу получить такое же наслаждение и от земляники. Между прочим, с кем ты проделывал эту шутку с виноградом?
— Ее звали… — Валентин мучительно пытался вспомнить имя. Он помнил эту женщину, помнил всех женщин.
Эта его способность больше всего нравилась женщинам.
Ни одна из них никогда не боялась быть забытой Валентином Тремейном. Они все были очень важны для него — каждое красивое лицо и каждый страстный момент. Эпизод с виноградом был одним из наиболее приятных его экспериментов. Он всегда любил виноград, и когда она предложила это… Черт возьми, как же ее звали?
— Ну?
Валентину пришлось совершить тот единственный поступок, который может совершить человек в его положении. Когда эта добивающаяся правды девушка зажала его в угол, он назвал первое имя, которое пришло ему в голову.
— Мадонна. — Мадонна? Хотя эта певица и обладала довольно приятным голосом, она определенно не принадлежала к его типу женщин.
О чем он, черт возьми, думает?
Любая женщина была его типом — блондинка или брюнетка, низенькая или высокая, хрупкая или пышная. Весь женский род был его типом, включая и Мадонну, хотя ей следовало бы добавить несколько фунтов и, может быть, перекрасить волосы в какой-нибудь пламенный, огненно-рыжий цвет.
— Мадонна? Это имя не подходит для данного случая.
У нее было какое-нибудь уменьшительное имя? Как она называла себя в письме?
— Ты же не думаешь, что я помню все подписи в письмах, — раздраженно заметил Валентин, прошелся до окна и вернулся назад. — Ее звали Мадонной, и она любила виноград. Это все.
— Но мне казалось, что это ты любил виноград. Она писала, что предложила его, потому что ты…
— Какая разница, кто из нас любил виноград?
— Не ворчи.
— Я вовсе не ворчу, — сказал Валентин, подошел к балкону и открыл створки двери навстречу порыву влажного ветра Луизианы.
Это именно то, что ему нужно, — побольше тепла, чтобы высосать воздух из его легких, вскружить голову, разогнать кровь, вселить в его тело… желание.
— Урок окончен.
— Но мы только начали!
— И уже закончили.
— Понимаешь, Валентин, мне нужно записать несколько таких фантазий для Мадам Икс. Она преуспевающая, взрослая женщина, ищущая любви. Гайдри ни за что не поверит, что у такой женщины только одна фантазия.
— Уже поздно.
— Но еще только два часа. — Вероника закрыла глаза и улыбнулась, словно ребенок перед тарелкой с пирожными. — Просто послушай еще одну мою фантазию, которая на самом деле волнует меня. Так вот, я стою в душе, сверху на меня брызжут струи воды, зеркало передо мной запотело. Я ничего не могу видеть, но все чувствую. — Полные губы девушки приоткрылись в легкой улыбке. — Ладони дотрагиваются до моей спины, опускаются на бедра, скользят по ним, чтобы прикоснуться к моей…
— Достаточно! — Вероника открыла глаза и встретилась взглядом с Валентином. — Ты убила бы меня, если бы я уже не умер, — сказал он и заметил, как щеки девушки порозовели, а в глазах появилось желание.
Этот румянец и этот взгляд притягивали Валентина с такой силой, что он просто не мог сопротивляться. Золотистое тепло согревало и зажигало его изнутри.
Этот огонь был слишком жарким, учитывая, кем был Валентин и кем стал из-за своей глупой страсти и единственной, но роковой ошибки.
Ошибки, которую он никогда не повторит.
— Мне кажется, Валентин, что ты должен поддерживать мои фантазии — ведь ты все-таки в некотором роде учитель.
Валентин указал на тетрадь Вероники:
— Вот здесь записывай свои дьявольские фантазии.
Еще несколько уроков, несколько недель, и это его последнее испытание должно закончиться.
Правда освободит Валентина от сжигающего душу желания и подарит умиротворение его духу.
Как ни странно, эта мысль уже не казалась ему такой привлекательной, как раньше, когда он еще не слышал сладкого дыхания Вероники, когда аромат ее тела еще не заполнял его ноздри, а ее фантазии не
