Видимо, я произвел действительно большое впечатление, особенно в клубах дыма, вырвавшихся из комнаты вслед за мной, и все такое. Девица завизжала, а Омолли отпрянул назад, мелко крестясь.
– А где Т.С. Давстон? – спросил я.
Омолли несколько судорожно показал куда-то в направлении кухни.
Я пожал плечами. Больше ждать было невозможно. Я шел вниз, и все тут.
А вниз пройти было не так-то просто. Вся лестница была занята целующимися парочками. Я пробирался между ними – или поверх них – повторяя: «Извините…» и «Простите, пожалуйста!» В нашей маленькой гостиной было столько народу, что мне пришлось буквально проталкиваться вперед. Входная дверь была открыта, и я увидел, что в садике, да и на улице перед домом, тоже полно гостей. Я протиснулся в переднюю, отведенную для танцев, и попытался – без всякого успеха – добиться, чтобы меня услышали. Проигрыватель играл слишком громко, и никто не обратил на меня ни малейшего внимания.
Должен признаться, что я уже был сыт всем этим по горло. То есть – действительно сыт по горло. Я заорал «Эй!» со всей мочи, и в этот самый момент пластинка закончилась, и я понял, что мне удалось обратить на себя внимание абсолютно всех присутствующих.
Они все повернулись ко мне, и они все уставились на меня, и они все завизжали. Ну, то есть девчонки завизжали. Парни издали другой звук – словно задохнулись от ужаса. Слабак Поль Мейсон, с которым мы вместе учились в Амбаре, и кто – смешно сказать – пришел одетый, как большой прыщ, свалился в обморок. А потом началось общее смятение, толкание, и попытки вообще броситься вон из дома.
Я не заметил, что Т.С. Давстон тоже был там. Впрочем, его костюм был столь убедителен, что я бы его все равно не узнал. Нет, он был одет совсем не как Парнелл. Он был одет как Ласло Вудбайн, частный сыщик: длинное пальто, широполая шляпа, и шланг от пылесоса. Он сделал шаг вперед и осмотрел меня с головы до ног. Я ухмыльнулся, и сказал:
– Ну, как тебе?
Т.С. Давстон протянул руку, дотронулся пальцем до моей щеки, поднес палец к носу и понюхал.
– Это кетчуп, – сказал он. А потом, повернувшись к безмолвной толпе, продолжил: – Все нормально, это просто кетчуп. А потом, повернувшись ко мне, спросил:
– Что это тебе, мать твою, в голову пришло? Вваливаешься сюда, голова вся в кетчупе – ты мне так всех гостей распугаешь!
– Ты же сам сказал, чтобы костюм был стильный.
– И ты нарядился бутылкой кетчупа?
– Нет, – сказал я. – Президентом Кеннеди.
А вот потом я действительно разозлился. Ну то есть страшно разозлился. Ну то есть выглядело это просто по-свински. Т.С. Давстон схватил меня за шиворот и выволок из комнаты. В этом лишенном изящества положении он дотащил меня до кухни, засунул мне голову в мойку и включил краны. Смыв весь кетчуп с волос и лица, он поставил меня прямо, сунул мне в руки кухонное полотенце, и обозвал меня уродом.
– За что? – поразился я. –
– За то, что ты явился, одетый как мертвец, урод.
– Ты тоже явился одетый, как мертвец, – я стукнул себя кулаком в грудь. – И этот Джон Омолли – он пришел, как Парнелл, а он тоже мертвец, и…
Т.С. Давстон оборвал меня.
– Я собирался сказать, что ты явился, как мертвец, до того, как я смог все подготовить – так, чтобы представить тебя, как нужно. Я знал, что ты придешь, как Кеннеди, я видел, как ты утянул бутылку с кетчупом из кафе «Плюм», и сделал правильные выводы. Я собирался поставить пластинку со «Звездно- полосатым знаменем» – ну, этот американский гимн – и как будто выстрелить в тебя, когда ты будешь спускаться с лестницы. А теперь ты все облажал.
– Ах черт, – сказал я. – Ну извини.
– Еще бы – «извини». Пиво будешь?
– Конечно.
Первый раз, когда я попробовал пиво. Никогда не забуду этого момента. На вкус оно было преотвратное. Почему мы питаем к нему такое пристрастие? В чем его прелесть? В первый раз мне оно нисколько не понравилось; оно мне показалось вонючим и противным. Но я чувствовал, что раз уж пиво пользуется такой популярностью, и все совершеннолетние мужчины пьют его, в этом следует разобраться со всей дотошностью. Я с трудом допил свою первую бутылку и рыгнул.
– Держи вторую, – сказал Т.С. Давстон.
– Не возражаю.
Вкус у второй был не так уж плох. У третьей – намного лучше.
Я заглотнул четвертую бутылочку, сказал: «Ааааа!», и вытер губы.
– Затягивает, а? – спросил Т.С. Давстон.
– Как? – спросил я.
–
– А! Ну да! – Как и он, я кричал во весь голос, потому что музыка играла неимоверно громко, и в кухне стоял такой шум и гам, что разговаривать было почти невозможно.
–