Я не стал задавать вопросов. Я знал, что он имеет в виду.
Заметьте, мне следовало бы задать вопрос. Потому что этот конкретный пример брэнтфордского рифмованного сленга представлял собой великолепный образчик двенадцатого поколения, искусно соединяющий, в конечном итоге, ставшего легендарным художника и изобретателя пятнадцатого века, через несколько сортов сыра, ряд небезызвестных предметов домашней утвари, две породы рыбы и три марки мотоциклов, с понятием «мертв».
Никто не смог бы назвать Нормана неизобретательным.
Я сидел в кухне этого лавочника, на одном из двух передних сидений от «морриса майнор», которые Норман превратил в диван. Если совпадения вообще что-нибудь значат, кухня Нормана, которую он использовал также как мастерскую, выглядела именно так, как, по моим представлениям, должна была выглядеть мастерская Леонардо. За исключением, разумеется, конструктора «Механо».
– Он не может быть мертв, – сказал я. – Не может. Просто не может.
Норман крутил ручки на телевизоре.
– Давай быстрее, черт возьми, – сказал я ему.
– Сейчас, сейчас, настраиваю, – лавочник-конструктор ударил кулаком по крышке телевизора. – Я тут внес кое-какие изменения, – объяснил он. – Мне всегда казалось, что телевизор тратит слишком много электричества. Всякие там лучи в трубке, свет, электроны, которые из него вылетают, и так далее. И тогда я изобрел вот это. – Он поправил сложную конструкцию, которая висела перед телевизором. Она была собрана из частей неизменного «Механо». – Это как солнечный элемент, только КПД выше. Она собирает лучи, исходящие из экрана, преобразует их в электрическую энергию и снова питает ей телевизор. Круто?
Я кивнул.
– Очень круто.
– Однако обрати внимание: есть одно существенное препятствие, которое я до сих пор не смог преодолеть.
– Ну скажи.
– Как заставить телевизор завестись для того, чтобы он начал работать.
– Воткни вилку в розетку, идиот.
– Блестящая мысль, – покачал головой Норман. – Подумать только, все про тебя говорят, что ты…
– Да включай уже!
Норман включил телевизор.
На экране снова появилось лицо Т.С. Давстона. На этот раз оно было еще моложе и обрамлено бородкой и длинными прямыми волосами. Это был Т.С. Давстон образца примерно шестьдесят седьмого года.
За кадром звучал голос комментатора. Вот что он говорил.
– Эта трагедия произошла сегодня вскоре после полудня на территории замка Давстон. Гости лэрда Брэмфилда, среди которых были султан Брунея, президент США и господин Садам Хусейн, развлекались его любимым видом спорта: взрывали овец. Как рассказывают присутствовавшие главы государств, Т.С. Давстон едва успел натянуть рогатку, готовясь к выстрелу, когда резинка порвалась, и динамит взорвался у него в руке.
– Жуткое дело, – сказал Норман. – Именно так он хотел бы уйти из жизни.
Я покачал головой.
– Но какой тактичный человек, – сказал Норман. – Какой тактичный!
– Тактичный?
– Ну, сам подумай. Он погиб в полдень в среду. В среду я закрываюсь сразу после обеда. Если бы он погиб в любой другой день, мне бы пришлось закрыть лавку в знак траура. Я бы потерял половину дневного дохода.
Норман сел рядом со мной, и вытащил пробку из бутылки капустного самогона. И протянул бутылку мне.
Я сделал большой глоток прямо из горлышка.
– Он не может быть мертв, – снова сказал я. – Не будет такого.
– Чего? – Норман уставился на меня.
– Я видел будущее. Я тебе говорил об этом. В шестьдесят седьмом году, когда я накурился этих брэнтстокских сигарет. Я уверен, что умрет он не так.
Норман еще раз уставился на меня.
– Возможно, ты ошибаешься. Я не думаю, что будущее невозможно изменить. И если он взорвался, прямо на глазах у всех этих президентов и так далее…
– Да, наверно. Боже мой! – Я вцепился себе в горло. – Я горю! Господи Иисусе!
Норман отнял у меня бутылку. – Так тебе и надо: не будешь глотать по полбутылки, – ухмыльнулся он. Я может, и не могу предсказывать будущее – пока что – но это я предвидел.
– Это точно обман, – сказал я, когда мне удалось отдышаться. – Наверняка. Он подстроил собственную смерть. Как Говард Хьюз.
