историю, попросив сохранить ее пока в тайне. Скоро она будет опубликована, а пока пусть останется между нами.
— Я ждал казни в камере смертников Брухзальской тюрьмы…
Он подробно описал камеру, распорядок дня приговоренного к смерти, рассказал о том, как они перестукивались с Домке, сидевшим в соседней камере, как его потом однажды утром увели на казнь.
— Через несколько дней пришли и за мной. Ночью. Двое эсэсовцев прибыли, чтобы переправить меня в концлагерь. И в одном из них я узнал Кортена. Он был в форме офицера СС.
В ту же ночь эти двое доставили его на границу за Лёррахом. На другой стороне его ожидали два сотрудника Роша.[138]
— На следующее утро я уже как ни в чем не бывало пил шоколад и ел рогалики…
Он был прекрасный рассказчик. Мы с Юдит слушали его как зачарованные. Кортен… Вот уже в который раз он удивил меня и даже привел в восхищение.
— Но почему это до сих пор должно было оставаться тайной?
— Кортен скромнее, чем кажется. Он настоятельно просил меня не упоминать о его роли в моем бегстве. И я все эти годы с уважением относился к его просьбе, которая была свидетельством не только скромности, но и мудрости. Эта спасательная акция плохо сочеталась с его имиджем руководителя предприятия, а он заботился об имидже. Только этим летом я наконец решился нарушить обет молчания. Его репутация руководителя сегодня уже неоспорима, и я думаю, он будет рад прочесть об этом эпизоде в биографическом очерке, который «Цайт» собирается опубликовать весной по случаю его семидесятилетия. Поэтому я рассказал историю бегства репортеру, который готовит материал. Он был у меня несколько месяцев назад.
Тиберг подложил полено в камин. Было уже одиннадцать часов.
— Еще один вопрос, фрау Бухендорфф, прежде чем закончится наш вечер. У вас нет желания поработать на меня? С тех пор как я начал писать свои воспоминания, я ищу кого-нибудь, кто готовил бы для меня определенные материалы, работал в архиве РХЗ, в других архивах и библиотеках, кто критически читал бы написанное мной, изучил бы мой почерк и напечатал рукопись набело. Я был бы рад, если бы вы смогли приступить к работе первого января. Вам пришлось бы работать преимущественно в Мангейме, время от времени на неделю-другую приезжая сюда. Оплата была бы не хуже вашего прежнего жалованья. Подумайте, пожалуйста, до завтрашнего обеда и позвоните мне. Если вы согласитесь, мы можем прямо завтра обсудить детали.
Он проводил нас до садовой калитки. Его дворецкий уже ждал нас в «ягуаре», чтобы отвезти в отель. На прощание Юдит с Тибергом поцеловали друг друга в щеку. Когда я протянул ему руку, он подмигнул мне и сказал:
— Мы еще увидимся, дядюшка Герд?
12
Сардины из Локарно
За завтраком Юдит спросила меня, что я думаю по поводу предложения Тиберга.
— Он мне очень даже понравился… — начал я.
— Еще бы! Это был незабываемый аттракцион! Прокурор и его жертва дружно исполняют камерную музыку! Я просто ушам своим не поверила. Неудивительно, что он тебе понравился, мне он тоже понравился. Но что ты скажешь о его предложении?
— Соглашайся, Юдит. По-моему, более выгодного предложения для тебя и не придумаешь.
— А то, что я ему нравлюсь как женщина, — это не осложнит дело?
— Это тебе светит на любой другой работе, и ты уже научилась решать эту проблему. А Тиберг — джентльмен и не станет совать тебе руку под юбку, диктуя свои мемуары.
— А что я буду делать, когда он закончит свои мемуары?
— Сейчас я вернусь и отвечу на твой вопрос.
Я встал и пошел к шведскому столу за ржаным хлебцем и медом. «Смотри-ка, — подумал я, — похоже, она задумалась о семейном очаге…» Вернувшись к столу, я сказал:
— Он уж тебя как-нибудь пристроит. Об этом можешь не беспокоиться.
— Хорошо, пойду на озеро, погуляю и подумаю. Увидимся за обедом?
Я уже знал, что будет дальше. Она примет предложение, позвонит в четыре часа Тибергу и будет до вечера обсуждать с ним детали. Я решил отправиться на поиски «летней резиденции на старость», оставил Юдит записку с пожеланиями удачных переговоров, доехал вдоль озера до Бриссаго, переправился на пароме на остров Изола-Белла и там пообедал. Потом направился в горы и, сделав большой крюк, у Асконы снова выехал к озеру. «Летних резиденций» вокруг было хоть отбавляй. Но сокращать продолжительность своей жизни настолько, чтобы полученной назад страховки хватило на покупку домика в Швейцарии, мне не хотелось. Может, Тиберг пригласит меня как-нибудь погостить у него?
Я вернулся в Локарно, когда уже стемнело, и побродил по городу, украшенному к Рождеству, заодно поглядывая по сторонам в поисках сардин для моей рождественской елки. В одном магазине деликатесов я нашел португальские сардины с датой выпуска на банке. Я купил две банки, одну красно-зеленую, с датой «1983», другую белую, с золотой надписью и датой «1984».
В отеле портье сообщил мне, что звонил Тиберг и предлагал прислать за мной машину. Вместо того чтобы звонить ему и принимать приглашение, я пошел в сауну отеля, провел там три приятнейших часа и лег в постель. Перед тем как уснуть, я написал Тибергу коротенькое письмо и поблагодарил его за любезность.
В половине двенадцатого в дверь постучала Юдит. Я открыл ей. Она похвалила мою ночную рубашку, и мы договорились выехать в восемь часов.
— Ну как, ты довольна своим решением? — спросил я.
— Да. Работа над мемуарами займет два года, и у Тиберга уже есть кое-какие соображения по поводу моей дальнейшей занятости.
— Чудесно. Ну, тогда спокойной ночи.
Я забыл открыть окно и проснулся от кошмарного сна: я спал с Юдит, со своей дочерью, которой у меня никогда не было. На ней была нелепая красная, совершенно неприличная юбчонка. Когда я открыл для нас с ней банку сардин, оттуда вылез Тиберг и стал расти на глазах, пока не заполнил собой всю комнату. Мне стал тесно, и я проснулся.
Заснуть я больше не смог, поэтому очень обрадовался, когда пришло время идти на завтрак, а еще больше — когда мы наконец выехали. За Готтардом снова началась зима, и до Мангейма мы добирались целых семь часов. Во вторник я собирался навестить Менке, лежавшего в больнице после повторной операции, но на это у меня уже просто не осталось сил. Я предложил Юдит отметить ее новую должность шампанским. Она отказалась: у нее болела голова.
Так что пить шампанское, закусывая сардинами, мне пришлось в одиночестве.
13
Разве вы не видите, как Сергей страдает?
Сергей Менке лежал в клинике Остштадт в двухместной палате с окнами в сад. Вторая кровать стояла свободной. Его нога была подвешена с помощью некоего устройства, похожего на систему подъемных блоков, и удерживалась под нужным углом посредством металлической рамки и нескольких винтов. Последние три месяца, если не считать нескольких коротких перерывов, он провел в больнице, и вид у него был соответствующий. И все же мне сразу бросилось в глаза, что он красивый мужчина. Белокурые волосы, удлиненное английское лицо, сильный подбородок, темные глаза и обидчиво-высокомерное выражение. Правда, в его голосе было что-то плаксивое — может быть, из-за месяцев, проведенных на больничной
