пока они так малы и их жизнь могла даже оборваться из-за тяжелой болезни. Будущие наследники воспитывались в детской до тех пор, пока не приходило время начинать постигать азы наук. До этого вся родительская забота сводилась к обычным денежным расчетам с кормилицами, нянями, гувернантками, воспитателями и компаньонками, зарабатывающими себе на жизнь воспитанием детей знати. Высший свет выработал целую систему поведения своих членов и ритуалов, в которых они непременно должны участвовать, и жесткие санкции в отношении ослушников. Знатные родители принадлежали в первую очередь свету и, если они вдруг удалялись, посвящая себя детям, это в лучшем случае воспринималось как эксцентричность.
Но граф прекрасно понимал, что в детскую его притягивает эта златовласая женщина, которая в данный момент пыталась очистить перемазанное, но очаровательное личико малышки. Странно, он почти уже не помнил лица Селесты, но сейчас, глядя на Джули, он вдруг вспомнил мелкие черты миловидного лица с надутыми губками и чуть вздернутым носиком. Селеста напоминала симпатичную куклу, которой было трудно жить среди взрослых людей. Она всегда вызывала в нем желание защитить ее, оградить от внешнего мира. С Кэтрин совсем наоборот. Скорее мир должен остерегаться ее.
— Теперь, когда бесенок сыт, может, ты подумаешь обо мне? — весело подразнил он ее, входя в детскую.
Кэтрин, продолжая надевать на сопротивляющуюся Джули чистый слюнявчик, обернулась. Губы ее дрогнули и разошлись в счастливой, широкой улыбке, ясно показывающей, что совсем не жалеет о погубленной репутации. Малышка прикоснулась пальчиками к ее губам и улыбнулась точно такой же улыбкой.
— Ты у нас не бесенок, да, миленькая? — Она склонилась к Джули, щекоча ее нос своим.
Малышка немедленно ухватилась за подвернувшийся под руку вьющийся локон. Кэтрин принялась аккуратно освобождать свои волосы из цепких пальчиков девочки. Неожиданно большая рука графа тоже оказалась в ее кудрях, и он стал нежно перебирать волнистые пряди.
Фрэдди широко улыбнулся, вспомнив ворчание своей матери. Интересно, что она скажет, узнав, что он все-таки последовал ее совету. Ведь мама как раз и просила его не жалеть времени на знакомство с дочерью.
— Время, — говорила она, пристально глядя на него своими голубыми глазами, — как песок, незаметно утекает сквозь пальцы. Потом бывает жаль, что не сделал того, что мог бы.
Сквозь пальцы…
— Она такая же упрямая, как и вы, милорд, — подразнила его Кэтрин.
Она посмотрела на него и замерла.
Еще минуту назад он нежно улыбался, лицо его было веселым и беззаботным, зеленые глаза блестели. Сейчас глаза помрачнели, лицо нахмурилось, губы вытянулись в прямую напряженную линию. Он взял крошечную ладошку Джули и внимательно посмотрел на нее, затем резко отпустил и нервными широкими шагами направился к выходу. Через мгновение дверь детской захлопнулась за ним так сильно, что даже оконное стекло жалобно звякнуло…
Кэтрин нашла его в библиотеке. Граф стоял у покрытого изморозью окна, наблюдая за первыми снежинками, которые медленно кружились в воздухе. В руках у него был большой лафитник с бренди, опустевший более чем наполовину. Очевидно, это и был весь его завтрак. Плечи его были расправлены, спина прямая, напряжение угадывалось во всей неподвижной фигуре. Пальцы, сжимавшие бокал, побелели, скулы будто свела судорога, лицо настороженное и растерянное. Кэтрин показалось, что если она сейчас дотронется до него, он вздрогнет, а возможно, даже ударит. Она остановилась, ожидая, пока oн обратит нее внимание, и лишь затем подошла ближе. Граф молчал. Разговаривать сейчас ему явно не хотелось.
— Знаешь, я и не предполагал, что ты такая, — наконец нарушил он молчание, которое, как заметила Кэтрин, было так же для него обременительно, как и для нее.
Ей так хотелось прикоснуться к нему, погладить его напряженные плечи, прижаться лицом к неподвижной спине! Но она не решилась, чувствуя, что любое лишнее движение может вызвать в нем ярость.
— Меня восхищает твоя заботливость, Кэтрин! Можно подумать, что Джули родила ты, а не Селеста.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. — Он резко повернулся, и она невольно вздрогнула, увидев его разгневанное лицо.
— Боже правый! — почти выкрикнул он прямо ей в лицо, даже не пытаясь отстраниться. — Я был уверен, что ты относишься ко мне более дружелюбно. Если не ночь, то сегодняшнее утро давало мне право так думать!
В его голосе звучало презрение.
— Фрэдди, — воскликнула Кэтрин, протягивая к нему руки, — в чем ты меня обвиняешь?
— Фрэдди… О Боже! — произнес он, обращаясь к потолку, будто там и находился всемогущий Бог. — Наконец-то она соблаговолила назвать меня моим именем! Почему именно сейчас, Кэтрин?
— Ты же сам просил меня об этом, — пролепетала она, заикаясь, проклиная свою растерянность и нервозность перед его презрительным и гневным взглядом.
Чуть поколебавшись, она сделала робкий шаг к нему, но Фрэдди лишь скривил губы в язвительной улыбке.
— Почему ты не сказала мне о ее недостатке? — В комнате наступила зловещая тишина. Кэтрин могла поклясться, что слышала даже, как падают за окном снежинки. Тиканье часов за стеной напоминало чуть ли не удары грома, а собственное дыхание отзывалось в ушах гулким эхом.
— Это несущественный недостаток, — прошептала она, опустив глаза.
Ответ окончательно вывел его из себя.
— Не такой незначительный, Кэтрин! — почти прошипел граф колючим и хриплым голосом. — У нее перепонки между пальцев!
— Малышка в этом не виновата.
Фрэдди вновь поднял глаза к потолку.
— Не имеет значения, кто в этом виноват…
— Я не желаю слышать еще и от тебя, что это из-за того, что она рождена в грехе! — перебила графа Кэтрин, понимая, что делать это сейчас весьма опасно, но она не могла не защитить ребенка. — Я никогда не слышала подобного идиотизма. Нора боится смотреть на малютку, считая, что это — проклятие дьявола. Миссис Робертс говорит, что это знак Господней немилости. Я просто не перенесу, — она даже топнула ногой, — если и ты скажешь какую-нибудь подобную чушь!
Граф стоял лицом к окну и смотрел на небо, словно ожидая ответа на свои вопросы. Но с высоты лишь падал снег: снежинки кружились в воздухе и медленно опускались на землю, покрывая белым ковром лужайку перед домом.
— Может, ты еще напомнишь мне о слухах, утверждающих, что даже над домом Плантагенетов висело такое же проклятие? — произнес он. — Я бы гроша ломаного не дал за это. Очевидно, что ребенок, живущий в детской наверху, необычен.
— Джули не уродка, — сказала Кэтрин тихим, но осуждающим голосом. — Это ты странный человек. Ведь это твоя дочь! Разве можно осуждать ребенка только за то, что ее пальцы не такие, как у всех?
Кэтрин пристально смотрела на спину графа. Конечно, она знала о недостатке Джули и всячески пыталась скрыть его от посторонних глаз. Она всегда надевала на Джули рубашечки с длинными, завязывающимися внизу рукавами. Перепонки между пальчиков девочки были едва заметны. Конечно, этот недостаток доставит ей немалое огорчение, когда она станет девушкой. Но его всегда можно будет скрыть с помощью перчаток. В любом случае это не причина считать Джули уродкой.
— Ты заключила плохую сделку, — проговорил Фрэдди, нервно проведя пальцами по черным волосам. — Ты забралась ко мне в постель совершенно напрасно. Я бы и так с радостью оставил Джули с тобой. А теперь можешь — с моего благословения — научить ее называть тебя мамой и забирать ее. Я, конечно, дам тебе немного денег, но когда они кончатся, не вздумай обращаться ко мне. Бедная Кэтрин, тебе не повезло: Вильямс оказался слишком пунктуальным.
— Более безрассудных вещей я никогда не слышала! — выпалила Кэтрин, подбоченившись.
