Фрэдди не сообщил жене о своем решении провести эту ночь на постоялом дворе по очень простой причине — он сам подумал об этом лишь несколько минут назад. Сначала предполагалось, что они поедут сразу в Монкриф, до которого было всего несколько часов езды от Лондона. Хозяйские апартаменты там были уже приготовлены, а дворецкому даны указания об ужине. Но объяснить Кэтрин, почему он все-таки решил остановиться в этом уютном уголке, Фрэдди было трудно. Уж слишком это было личным и запутанным. Он ни одного дня не жил в Монкрифе со своей первой женой. Его отец, предпочитавший бурную лондонскую жизнь деревенской, редко посещал Монкриф и оставался там ненадолго. Родовое имение пришло в запустение и ожило лишь с приездом Фрэдди. После смерти отца он унаследовал графский титул и стал владельцем Монкрифа. Фрэдди удалился из Лондона и поселился здесь, чтобы хоть немного залечить душевную рану. Благодаря его энергии и деньгам Монкриф совершенно преобразился. Для него этот дом был одним из немногих уголков отдыха. Приезжая сюда, Фрэдди испытывал такие чувства, какие испытывает любящий супруг, возвратившийся после долгой разлуки к преданной супруге. Только здесь он ощущал тепло и уют домашнего очага. Поэтому не хотел, чтобы его приезд в Монкриф омрачился враждебными выпадами Кэтрин и его собственным гневом. И если столкновения неизбежны, то пусть они состоятся на постоялом дворе, чем у родного очага. Граф постарается одержать победу в этом поединке.
Фрэдди подождал, пока Кэтрин скроется за дверью, и поговорил с хозяином постоялого двора, который в смущении стоял перед ним и теребил свой фартук. Он приказал ему подать ужин примерно через час. Этого времени вполне хватит, чтобы осуществить задуманное. Полный решимости, Фрэдди быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки.
Сидя на жесткой кровати в самой большой комнате гостиницы, Кэтрин неожиданно ощутила умиротворение, и мысли ее приняли несколько романтичное направление. Собственно, почему бы немного и не расслабиться? Дети ее обрели отца. Более того, у них появилось будущее. Да еще какое! Недаром все шепчутся об этом. Но главное, что шепчутся с уважением. И не так уж важно, что первую брачную ночь ей придется провести одной на жесткой кровати, стоящей посередине полупустой комнаты. Тем более что первая ночь у них уже была. И какая ночь! Понимая, что мысли принимают опасное направление Кэтрин попыталась было одернуть себя, но безуспешно — воспоминания захватили ее.
Когда граф открыл дверь и увидел Кэтрин, желание бороться мгновенно исчезло. Кэтрин предстала перед ним мирно сидевшей на видавшей виды кровати. В широко открытых глазах ее не было воинственного блеска. Вместо него в них мерцали загадочные отблески сладострастных воспоминаний. Губы, прежде упрямо поджатые, нежно улыбались. Она казалась смущенной тем, что не в состоянии справиться с унесшими ее куда-то далеко мыслям. Рука расслабленно лежала на коленях, взгляд устремлен на потухший камин. Казалось, в нем вновь вспыхнуло пламя, которое горело когда-то. Она повернулась, и посмотрела на Фрэдди, и у него вдруг возникло ощущение, что не было этого ужасного года и им не приходило усилием воли подавлять порывы, толкающие их друг другу.
Как ему хотелось сделать несколько отделявших нее шагов!
Как сейчас хотелось ей, чтобы он подошел!
Фрэдди усилием воли отогнал это желание и заставил себя вспомнить о том, зачем пришел в эту комнату. Кэтрин перебирала в памяти события минувшего года, и романтический настрой начал понемногу улетучиваться. Это было мгновение, которое и он, и она запомнили навсегда, момент, который и он, и она упустили. Граф до конца жизни задавал себе вопрос, что бы произошло, подойди он тогда к ней. Позволила бы она обнять себя? И может быть, их жизнь пошла бы по-другому.
— Скоро подадут ужин, — объявил он с интонацией великолепного дворецкого.
— Благодарю вас, — ответила Кэтрин с поистине графским достоинством.
— Я бы хотел до этого обсудить кое-какие вопросы. — Фрэдди наконец осторожно закрыл дверь, прошел вперед и остановился перед кроватью. — Я сделал все, о чем ты просила? — спросил он рассудительным, как ему самому казалось, голосом. — Так?
— Если ты имеешь в виду наше соглашение, то да, ты тщательно выполняешь его пункты. Но, собственно, я и не ожидала иного от графа Монкрифа.
— Значит, можно рассчитывать, что и ты будешь соблюдать их не менее точно?
Лицо Фрэдди было бесстрастным, словно каменное. Но внутри его все было напряжено до предела.
Кэтрин, прилагая все усилия, пыталась найти нужные слова. Что-то подсказывало ей, что от ее ответа, а не от клятв, которые она произнесла дрожащим голосом перед гостями в лондонском доме, зависит их будущая супружеская жизнь.
— Что бы ты хотел услышать от меня? — произнесла она наконец, стараясь оттянуть время.
«Хотел бы услышать, что ты будешь приходить ко мне, теплая и ласковая, каждый вечер. Хотел бы слышать твой смех, наслаждаться твоими поцелуями. Хотел бы, чтобы ты дарила мне ласки, такие же, какие даришь моим детям». Это и многое другое хотелось сказать сейчас Фрэдди. Кэтрин словно прочитала мысли графа, и ей стало жарко в прохладной гостиничной комнате. Но вслух граф сказал совсем другое:
— Мне бы не хотелось, чтобы мой дом превратился в поле битвы. В нем должен царить мир.
— Я тоже стремлюсь к миру, — тихо произнесла она.
Граф понял, что это последняя уступка, которую он сможет добиться от нее сегодня, но согласиться с этим не позволяли гордость и упрямство. Его взгляд окинул голубое платье, которое так шло Кэтрин. Понимает ли, интересно, эта женщина, каких невероятных усилий стоит ему изображать хладнокровие, когда все внутри кипит от желания сжать ее в своих объятиях? Знает ли она, каково мужчине получить от вожделенной жены не более чем легкий поцелуй, да и то только потому, что этого требовала свадебная церемония! А каково ехать с ней в одной карете, зная, что может заставить ее трепетать в своих руках, и не сделать этого? А знать, что она принадлежит ему, что она может стать податливой и мягкой от нежных поцелуев и ласк, и думать о какой-то дурацкой борьбе?
— Мы не должны совершить ошибку в самом начале нашей семейной жизни, — сказал он тихо.
Эти слова окончательно вывели Кэтрин из романтического состояния.
— Если мы совершим ошибку, — медленно начала она, упираясь ладонями в матрас, и Фрэдди сразу понял, что она намерена до конца отстаивать свои условия, — виной тому будет твоя глупость, а не наша договоренность.
— Значит, ты не собираешься делить со мной супружеское ложе?
Боже правый, неужели она должна отвечать на этот вопрос! Как может он надеяться, что она вслух объявит о своем поражении? Зачем он сразу заставляет ее бороться с собой? Собственно, она прекрасно знает ответы. Ему почти удалось подчинить ее себе однажды. Сейчас же сопротивляться труднее вдвойне — она его жена, и она любит его.
— Небесные знаки еще не сложились нужным образом, — прошептала она, из последних сил изображая улыбку. Это была последняя слабая попытка отстоять свои позиции. — Да и луна, как я вижу, сегодня не полная.
— Не говори потом, что это было не твоим решением, Кэтрин. Запомни, что именно из-за твоей гордыни, упрямства и еще черт знает чего, мы проведем нашу первую брачную ночь раздельно. Тебе важно запомнить это, потому что я не собираюсь, как безответно влюбленный, вздыхать ночь напролет под твоим окном.
Более прозрачного предупреждения сделать было невозможно. Думая об этом, Кэтрин несколько минут неподвижно смотрела на закрывшуюся за Фрэдди дверь. Тихо произнесенные им слова отдавались в ее ушах громовым эхом. Все ясно, если не сегодня, то завтра или через несколько дней в постели с ним окажется другая.
Договор о перемирии нарушен!
Становилось все холоднее. Не согревало ни ярко горевшее в камине пламя, ни теплое одеяло, ни даже пылавший в ней гнев. Холод был внутри ее, словно под самое сердце поместили лед. Большая комната гостиницы в темноте казалась особенно пустой. Сколько ни прислушивалась Кэтрин, она не уловила ни единого звука, говорящего о возвращении графа. Уже не оставалось сомнений, что эту ночь он проведет там, где был сейчас.
Такая вот вышла у них «благословенная» ночь после свадьбы! Ледяная боль сжала сердце Кэтрин, и ей в мгновение показалось, что она умирает.
Ужин в номер ей подала горничная, пышные груди которой почти покоились на внесенной ею супнице.
