раздвоенности и даже об опасности.
Патриция терпеливо ждала во дворе, Дэвид рядом с ней тихонько мурлыкал о чем-то со своей кошкой. Открывшийся ее глазам вид был впечатляющим и, как она внутренне ни противилась, не мог не вызвать восхищения.
Глубокая лазурь озера и ослепительная синева ясного неба, очистившегося после грозы, казались театральной декорацией, задником, на фоне которого по обе стороны форта Уильям вырисовывались зеленые пологие холмы. Даже острые пики из черно-серого сланца, видневшиеся вдали, не могли повредить красоте пейзажа. Окружающая природа не походила на спокойную и умиротворяющую красоту английского ландшафта, но сейчас, без дождя и колючего ветра, без ряби на воде, была мирной и безмятежной.
Лицо Патриции овевал теплый ветерок, словно природа ласково приветствовала ее.
Она оглянулась на развалины замка Гилмур. В нем провела свое детство Мойра, мать Алека, здесь она умерла. Патриция ощутила печаль и скорбь по давно погибшей женщине. В ней не было ни зависти, ни гнева.
– Миледи?
Молодой человек, которого вызвал Алек, стоял, терпеливо ожидая, пока она обратит на него внимание. Кажется, его звали Каслтоном. Он стоял терпеливо и неподвижно в неудобной позе, слегка склонив голову. Будто не мог решить, подумала Патриция, поклониться ей или отдать честь.
Она улыбнулась, стараясь его ободрить.
– Комнаты для вас готовы, ваша милость, – сказал он очень серьезно. – Не соблаговолите ли последовать за мной?
Он предложил ей руку.
Оглушающий топот сотен копыт заглушил его последние слова. Колонна всадников, скачущих попарно, галопом пронеслась по узкой полоске земли, соединявшей остров с остальной частью суши и с долиной. Из- под копыт летели камни, комья земли, вырванная с корнем трава.
Прежде чем въехать во двор форта, всадники замедлили движение и перешли на рысь.
Вдруг колонна беззвучно раздвинулась, пропуская вперед мужчину с резкими чертами лица. Он сидел на белом коне, его седло было украшено бесчисленными серебряными медальонами. Возможно, он был командиром этого кавалерийского подразделения.
Он бросил быстрый взгляд на Патрицию, потом отвел глаза. Но вдруг снова посмотрел на нее, на этот раз бесцеремонно и пристально. Это беззастенчивое разглядывание глубоко задело вдову, вызвав неприятную дрожь во всем теле. Патриция рассердилась. По-видимому, то, что она носила траур, не оказало на наглеца ни малейшего воздействия.
Она собралась с духом и ответила ему хмурым взглядом, поджав губы и скривившись, демонстрируя тем самым свое неудовольствие.
Но этот несносный солдафон просто улыбнулся, легко спрыгнул с коня и отдал какие-то распоряжения. А потом приблизился к ней, ничуть не смущенный ее негодованием.
Его поклон показался ей таким же медленным и надменным, как и взгляд.
– Мадам, – сказал он. – Я никак не ожидал увидеть столь редкостную красоту в этом захолустье.
Удивленная комплиментом, Патриция молча смотрела на него. Ее не называли красивой с тех пор, как она вышла замуж за Джералда. Но и любезность не расположила ее к нему, а еще больше раздосадовала. Она не думала, что ее внешность – тема для беседы с незнакомцем.
– Позвольте представить вам генерала Уэсткотта, графиня, – сказал Каслтон, будто подслушав ее мысли.
– Графиня? – Генерал казался удивленным.
– Генерал, – продолжал Каслтон, – это графиня Шербурн.
– Родственница Алека Лэндерса? – спросил генерал. – Жена?
Патриция решила, что этот несносный генерал не сумеет ее вывести из себя.
– Разумеется, не жена, – ответила она сердито. – Я его мать, точнее, мачеха.
– И это объясняет столь заметное несоответствие в возрасте, миледи, – сказал он, снова отдавая поклон. – Но вы слишком молоды, чтобы быть его матерью. И даже мачехой... Неужели ваш супруг похитил вас из колыбели?
Она опасалась, что его наглости не будет конца.
– Я вдова, сэр, – сказала она ледяным тоном. – И это сразу стало бы для вас очевидно, если бы вы обратили внимание на цвет моей одежды.
– Это мне на руку, – ответил он спокойно и равнодушно.
Но в его карих глазах она заметила смешинки.
– Я тоже вдовец, миледи.
С минуту графиня обескуражено смотрела на него.
– Я совсем недавно овдовела, – произнесла она, наконец, хмуро глядя на него.
Генерал завладел ее затянутой в перчатку рукой, склонился и по примеру французов поцеловал воздух над тыльной стороной руки.
– Примите мои соболезнования, миледи, – сказал он проникновенно, и в его голосе прозвучали излишне интимные нотки. Точно так же многозначительно и интимно он слегка пожал ей руку. – Не окажете ли мне любезность пообедать со мной? – спросил он, и ее глаза сердито сверкнули. – Я постараюсь загладить мою невольную грубость.
