от страха зверя при одном виде высокой стены. Отчего?
Причина — психические отклонения.
Такие факты наблюдались в зарубежной практике. Они — живое свидетельство тех порочных методов разведения, которые и по сию пору применяются в собаководстве капиталистических стран.
От собак с такими отклонениями потомство иметь нельзя.
Поэтому на выставке учитывается не только хороший внешний вид собаки — ее экстерьер, но непременно и ее рабочие (или, как говорят собаководы, полевые) качества. Обязательно должна быть полная (то-есть не меньше четырех колен) родословная.[17]
В советское время были заведены родословные книги на лучших собак страны, стали рассылаться экспедиции для изучения местных пород, налажена научно-исследовательская работа. В своей практике советские собаководы опираются на достижения самой передовой науки мира — советской науки, и прежде всего на материалистическое понимание всех законов развития.
В советское время стали практиковаться и ежегодные выставки собак, в том числе повторяющиеся периодически всесоюзные смотры служебного собаководства. На них выявляются победители породы; самым выдающимся из них присваивается звание чемпиона СССР. От лучших собак можно получить и лучшее потомство.
НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА. НЕУДАЧА
В высоких просторных залах стадиона автозавода имени Сталина было собрано более четырехсот собак. Все лучшие представители — победители областных, краевых и республиканских выставок — съехались сюда, чтобы поспорить о первенстве. Мы, уральцы, привезли с собой двенадцать собак.
Привязав своих питомцев в указанных для них местах, мы разбрелись по залам выставки, чтобы познакомиться с ее экспонатами.
Каких-каких только пород тут не было собрано! Что наша выставка! — она совсем померкла рядом с московским смотром. Во-первых, чего стоит уже одно чувство, что ты в Москве, в столице нашей Родины; во-вторых, красочность торжества, разнообразие и многочисленность животных, представленных для обозрения, превосходили все, что я мог до этого представить себе.
Я уже не говорю о том, что даже те породы, которые я хорошо знал, выглядели здесь значительно внушительнее, праздничнее, — сколько было помимо них! Тут и изящные ласковые шотландские овчарки — колли, окрашенные в три красиво сочетающиеся между собой, цвета: белый, черный и шоколадный, с пышным боа вокруг шеи и на груди; тут и невозмутимые, с упругими налитыми телами, поглядывающие на публику добрыми преданными глазами, ротвейлеры; тут и эрдель-терьеры... Но — стоп, об эрделях будет особый разговор.
Долго любовался я туркменскими собаками. Ростом они с дога, но в отличие от него укрыты надежной густой шубой. Не боятся ни жары, ни холода, не струсят ни перед каким противником. Недаром их так любят наши пограничники, охраняющие советские районы, граничащие с Афганистаном, Ираном, Индией. В отделении «туркменов» публика простаивала часами.
Шум и гам в залах стадиона были совершенно оглушительные. От собачьего лая звенело в ушах. Для того, чтобы поговорить с соседом, приходилось кричать на ухо. Постепенно, передвигаясь из одного зала в другой, я дошел до последнего и хотел уже вернуться назад: мне показалось, что я переступил пределы выставки, ибо в этом последнем зале было совсем тихо, — как вдруг заметил, что и здесь много собак, но только все они в полном молчании лежат на своих местах. Люди, сидящие около них, негромко, вполголоса, перебрасываются словами, и тишь, спокойствие такие, как у себя дома.
Это заинтриговало меня. За последний год работы с собакой я успел многое узнать, многому научиться, но впервые видел, чтобы на выставке, где обычно все животные нервничают, собаки вели себя так невозмутимо.
Я долго обхаживал их со всех сторон, пока, наконец, набрался смелости обратиться к пожилому полному военному, сидевшему около своего рыжего, с темной курчавой спинкой, питомца:
— Скажите, пожалуйста, что это за собачки? Почему они молчат?
Только когда эта фраза слетела у меня с языка, я спохватился, что задал глупый вопрос: передо мной были эрдели. Но было уже поздно, и я услышал ехидный ответ:
— Это не «собачки», а эрдели, на следующий раз просьба выражаться точнее... Культурная публика, вот и молчат!
Конечно, я знал эрделей. Теоретически. Из книг, на картинках. Но живых, в натуре, до этого не видал. У нас в городе их не было.
Я отошел смущенный и раздосадованный. «Культурная публика»... Вот уж сказал! А что же мой Джери, выходит, некультурный пес? А все другие собаки — тоже?!
И тем не менее эрдели заинтересовали меня. Я продолжал наблюдать за ними, все более удивляясь их поведению.
В то время, как все другие живые экспонаты выставки рвались с привязей, шумели, лаяли, выли, рычали, бесновались, всеми способами протестуя против того, что их привезли сюда и поместили в эту разношерстную незнакомую компанию, — в это самое время ни один из эрделей не издавал ни звука. Эрдели относились ко всей этой шумихе совершенно равнодушно, точно она их не касалась. Они спокойно лежали, выставив вперед бородатые рыжие мордочки. Только умные карие глаза внимательно следили из-под нависших бровей за всем происходящим, да упруго подтянутые под себя лапы свидетельствовали о том, что любой из них каждую минуту готов вскочить и в случае нужды дать отпор всякому, кто вздумает их задирать.
Во всем остальном они были такие же точно собаки, как и все другие: так же лизали своих хозяев, так же радовались их приходу, виляли коротким рыжим обрубком, изображающим хвост, в минуту особого возбуждения даже лаяли отрывистым приятным контральто... Любопытство взяло верх, и я вновь подошел к тому же эрделисту.
Он был вовсе не так уж суров и насмешлив, как показался мне в первый раз, даже, наоборот, оказался очень милым и любезным человеком. Это был начальник одного из питомников эрдель-терьеров, и он с большой охотой стал говорить о них. Мое незнание было вполне простительно, так как эрделей в то время у нас было еще немного и разводились они главным образом лишь в государственных питомниках. Любители же знали эту собаку очень мало[18].
Осмелившись погладить по курчавой черно-рыжей спине, я с удивлением обнаружил, что внешность эрделей весьма обманчива. С виду они походили на мягких плюшевых медведок; в действительности шерсть их жестка, как щетина. Мой новый знакомый объяснил, что благодаря такой псовине эрдель-терьер лучше многих пород защищен от невзгод жизни, приближаясь в этом отношении к кавказским и южнорусским овчаркам, шуба которых толста, как войлок.
Он объяснил также, что эрдель-терьер храбр и вынослив, способен удивительно ориентироваться в незнакомой местности, пробегать без отдыха громадные расстояния с поразительной быстротой, переплывать широкие озера и бурные реки, а благодаря своим сравнительно небольшим размерам и скромной окраске шерсти может быть незаметен и, следовательно, мало уязвим. От него я узнал, что терьеров на белом свете великое множество, что-то около семидесяти пород; эрдель-терьер среди них самый сильный и крупный.
Если верить моему новому знакомому, то лучше эрдель-терьера в мире собаки нет. Но так уж устроены все «собачники»: для каждого порода его собаки — самая лучшая. А эрделисты самые фанатичные из всех.
От эрделей меня отвлекли лишь начавшиеся ринги. Однако и во время рингов я еще несколько раз прибегал в крайний павильон, чтобы навестить своего нового знакомого и его питомца, носившего кличку — Риппер, или, как уменьшительно звал его хозяин, Рип. Риппер был одной из знаменитейших собак Советского Союза, но я тогда этого не знал.
Рингов в Москве было несколько, сразу просматривалось несколько пород, и скоро наступил черед и моего Джери. С трепетным чувством провел я его за веревочное ограждение, встал на указанное мне место
