- Алла, можно вас на минутку? – подошел он ко мне. – И вас тоже.
Все, кроме Пети, упорно обращались ко мне на вы. Гену, правда, удалось уговорить, а вот Катя отказалась наотрез. Я чувствовала себя старой, заплесневелой теткой, настоящим мастодонтом. Антона, правда, тоже все называли на вы, даже Петя, но это другое дело, он – босс.
- Посмотрите, пожалуйста, - Леонид достал из папочки какой-то снимок. – Узнаете?
На фотографии была Динка. Правда, это была не совсем фотография.
- Да, это фоторобот, - подтвердил Леонид. – Сергей у ментов позаимствовал. Фоторобот той “медсестры”, которая собиралась вам, молодой человек, сделать какой-то подозрительный укольчик.
- Это Аллина соседка, Дина, - с умным видом закивал головой К.
- Ну-ка, дайте, - я снова взяла снимок в руки и стала разглядывать. – Что-то странно. Смотрю, вроде, она. А вроде, и не она. Не знаю.
- Ну понятно, фоторобот ведь, - влез Петя. – И на фотографии-то себя не всегда узнаешь.
- Кого-то она мне напоминает, - задумчиво протянул К., некрасиво выпятив губу.
- Леночку Ладынину, - ехидно хмыкнула я.
- Да сколько раз тебе говорить, я ее не знаю! – заорал К., но тут же стух: - Извини, Аленька.
Аленька? Извини? Да, это уже серьезно.
* * *
Наконец-то я легла спать в “своей” комнате. Устала за день – словами не передать. Но сон не шел. Все, вроде, было в порядке. И комаров нет, и кровать в меру жесткая, и белье свежее, приятно пахнущее лавандой. Но я крутилась с боку на бок, переворачивала подушку на “холодную” сторону, пыталась считать всякую живность и бубнить приходящие в голову несвязные слова. Наконец сдалась и попыталась вспомнить Динкино лицо – все-таки было в показанном Леонидом фотороботе что-то странное. Но еще, как говорила Алиса в стране чудес, страньше было то, что я никак не могла это сделать. Перед глазами стояли Динкины черные вьющиеся волосы, аметистовые серьги и ее любимый розовый халатик. А вместо лица – какое-то мутное расплывчатое пятно. Или того лучше – все тот же злосчастный фоторобот.
Промаявшись часов до трех, я решила сходить в комнату Антона и взять из аптечки пресловутый рогипнол. Свет больно ударил по глазам, халат куда-то запропастился. Впрочем, все равно никого нет, пойду прямо так, в ночнушке.
Но не успела я подойти к двери, как услышала в коридоре шаги. Вот когда всплыли Катины слова о том, что я буду видеть того, кто стоит за дверью!
А за дверью стоял, разумеется, Герострат – да, он опять стал Геростратом. И не в смехотворных шортах, а опоясанный полотенцем. Мокрые волосы аккуратно причесаны. Наверно, даже побрился – запах лосьона просачивался под дверь.
Круглая ручка начала тихонько поворачиваться, но это был уже не саспенс, а глупая черная комедия. Потому что дверь я закрыла на защелку.
- Аля, открой, - зашептал Корнилов, тихонько постукивая по стеклу.
Мог бы и не шептать, все равно никого в доме нет. Как же это цербер Петя допустил такую оплошность?
Я злорадно хихикала, глядя, как Корнилов царапается в дверь. Неужели этот идиот ничего не понял? Или наоборот: понял и решил, что сможет все исправить, заявившись ко мне ночью в неглиже? Ждал, что я снова брошусь ему на шею с воплем: “Ваня, я ваша навеки!”? В таком случае моя закрытая дверь – изрядный щелчок по его не в меру раздутому самолюбию. Тем более, что он видит: за дверью свет, я не сплю – и элементарно не хочу открывать.
И вдруг… Какой-то крохотный мозговой глист решил, что все очень уж гладко. “А помнишь?..” – спросил он – совсем как давеча Герострат.
И я увидела себя – сидящую на разложенном диване, с натянутой до подбородка простыней. Вот я лихорадочно обкусываю ноготь и пытаюсь проглотить… нет, не ноготь, а дико бьющееся сердце, которое прочно обосновалось в горле. А вот и Корнилов – выходит из ванной, босиком, вокруг бедер полосатое махровое полотенце…
Рука сама потянулась к защелке.
Усилием воли я развернулась, выключила свет и легла в постель. Видимо, Корнилов понял это превратно, потому что начал царапаться в дверь с удвоенной силой.
Я натянула на голову одеяло, зажмурилась и заткнула пальцами уши. Уснуть мне удалось только тогда, когда птицы сообщили о наступлении утра.
Когда, уже около двенадцати, я спустилась вниз, Корнилов, все в тех же шортах и футболке, но уже без “идиотки” и бинтов, сидел перед телевизором. В руках у него был пакет чипсов, которые он уничтожал с душераздирающим хрустом.
Я скорее прошмыгнула на кухню, позавтракала, обсудила с Катериной меню. Похоже, она смотрела на меня как на хозяйку. Или на будущую хозяйку, и я уже не знала, так ли мне это не нравится, или я просто притворяюсь.
На улице было все так же хмуро и душно. Низкие тучи, похожие на клочья грязной ваты, висели над самыми верхушками елей. Лотта даже не бросилась мне навстречу. Она лежала на крыльце. Завидев меня, подняла голову – высунутый язык висел до пола – и только посмотрела виновато: “Прости! Жара!”
Я вернулась в дом и, стараясь быть как можно незаметнее, по стеночке пробралась в кабинет. Корнилов то ли был настолько увлечен фильмом и чипсами, то ли решил обидеться. В любом случае я не расстроилась.
Разумеется, ждать ответа от Байбака было рано, но я все равно включила компьютер. А вдруг?
Пусто.
Я погуляла по интернету, початилась от нечего делать с тупыми поклонниками некой поп-звезды, сыграла в “Спэйс Квест”, но застряла на том же заколдованном месте с бомбороботом.
А что, собственно, даст мне Женькин ответ? И так ясно, что мои открыточки попали к ментам через Ладынину. Или через Семена. Или через Динку. Но зачем? Как доказательство наших с Корниловым нежных отношений? Санкт-Петербург на штемпеле, подпись – А.
- Андрей, - крикнула я, выглянув из кабинета. – Твоя Аня писала тебе письма?
- Аня? Нет. Она, по-моему, и писать-то не умеет. Только по телефону звонила.
Мило. Значит, “А.” – это стопроцентно я. Если, конечно, не было кого-нибудь еще.
Допустим, Корнилов не врет и действительно не знаком с Ладыниной. Но тогда опять же - почему он? Не кто-то другой, а именно он? Это не может быть случайностью. Ведь коробку украли задолго до того, как Корнилова выгнали из “Би Лайна”.
Я вытащила из лежащей на принтере пачки лист бумаги, взяла ручку и принялась грызть ее кончик.
Пункт первый. Динка.
Предположим, сестричка поделилась с ней своими планами. Динка вспомнила мои рассказы о Герострате и присоветовала его в качестве сочинского “болвана”. Семен собрал о нем сведения, устроил так, чтобы тот остался без работы…
Нет, все равно непонятно. Хоть ты тресни!
Я же не сказала Динке ничего такого, по чему можно было бы установить личность моего предмета. Ни фамилии, ни рода занятий, ни подробного описания внешности. Я даже не сказала ей, что он был Мишкиным знакомым. Как-то уж совсем неловко было: друг семьи – такая пошлость. Она знала только имя. Но Сочи, как ни крути, не деревня в три двора, а Андрей – не Акакий Акакиевич.
Зачем понадобились письменные доказательства наших отношений – с натяжкой, но понятно. Чтобы не оставалось сомнений: мы с ним – сладкая парочка, жук и жаба, вместе пошли на дело по “честному отъему денег”, а потом я его прикончила. Так, видимо, полагал Семен, потому что у Леночки на мой счет были более кровожадные планы: повесить на меня и Корнилова, и самого Семена.
Но как мои открытки фактически в день убийства оказались у капитана Зотова?
Что же выходит? Динка с утра пораньше побежала в ГУВД? Слышали, мол, в Сочи депутата замочили? Так это моя соседка Алла, проживающая по адресу… И ее дружок Андрей Корнилов. А вот и открыточки, доказывающие их тесную и нерушимую связь.
Бред!
