и требовал, чтобы Семен Иванович как руководитель писательского семинара выгнал тебя с фестиваля прямо сейчас. Семен Иванович – хитрый жук, он говорит, что всеми оргвопросами должны заниматься сам Котов и Вадик-Колун, а он отвечает лишь за творческую часть и подготовку рецензий и рекомендаций. Юрка Уваров клянется-божится, что Вадик-Колун будет с минуты на минуту и все разрулит. Юрка Крупин уже свалил домой от греха подальше, не дожидаясь разборок. Так что ты решай – как тебе лучше быть.
– А чего решать? Сейчас умоюсь, побреюсь да пойдем курить и думать. А вообще-то и бриться не буду. Подожди: я носки с рубашкой надену, и пойдем курить.
На террасе, облокотившись на перила, стояли все три описанных выше персонажа; они, как по команде, отвернулись от вышедших Курина и Карасева. Ленька правильно объяснил себе их жест и не пошел пожимать руки, понимая, что и Уваров, и Шуртаков зависят сейчас от Котова. И наполнены информацией, полученной от Котова. Они с Карасем отошли на другой торец террасы и, так же навалившись на перила, закурили, сплевывая вниз. Остатки травы и пожухлые листья низкорослых кустов были густо припорошены белоснежным инеем. Но этот иней проступал и на земле, и на деревьях какими-то плешинами – солнце уже поднималось и, пусть не жаркое, съедало серебряную ночную изморозь.
Непонятно: каким образом, но к утру весь фестиваль был уже осведомлен о страшном оскорблении, нанесенном незадачливым поэтом партийному руководителю. Так можно было вкратце охарактеризовать сформировавшееся уже общее мнение. Вышел покурить Чарли, сутулясь, потряхивая гривой волос, очиняя огромным выкидным ножом маленький простой карандаш. За ним, как два оруженосца, двигались его друзья-поэты: Саша Аракелов и Слава Хромов. Чарли был культовой фигурой среди молоденьких девочек и начинающих поэтов: он сам себе на дому кроил и шил на бабушкиной швейной машинке модные сорочки и штаны-шхеры, а также позволял себе иметь собственное мнение, часто не совпадавшее с веками устоявшимся общественным. Увидев Леонида, Чарли заулыбался и направился прямо к нему:
– Ну что, старичок, тебя можно поздравить со спасением человеческой души? Я имею виду не Юленьку – Юленьку спас Крупин, они с утра вместе уехали. На фига тебе это надо было? Ничего бы с этим Крупиным не случилось: полежал бы десять минут, отдохнул и сам бы добрался. А теперь этот обкомовский обмылок будет нас учить жить. У тебя-то, я точно знаю, проблемы будут!
– Чарли, я тебе ничего объяснять не буду. Каждый из нас живет по компасу, который у нас внутри и который мы сами-то не всегда можем разглядеть. Ты меня в этом плане знаешь!
В этот момент на центральной дорожке, ведущей к главному корпусу, появилось нечто способное олицетворять все кошмары славянского языческого мира. Во-первых, ЭТО было похоже на человека; во- вторых, это нечто стремилось к людям; в-третьих, было понятно, что оно напугано. Вадим Иванович шел смущенно и неуверенно, сутулясь, держа грязные ботинки в руке. Серый полосатый свитер его был как-то перекособочен, в волосах, торчащих во все стороны, запуталась большая ветка, ноги – в грязи по колено, причем, приглядевшись, можно было увидеть, что одна нога боса: носка на ней нет!
Если Карася, Чарли и Курина вид их руководителя развеселил, то Котов не видел ничего: у него, раскочегаренного до самого высшего градуса, глаза заливало злобой. Не обращая внимания на собравшееся вокруг общество из контингента юных талантов, он если и не повышенным тоном, то уже с нотками повизгивания обратился к поднявшемуся по ступенькам Колунову:
– Вадим Иванович, вчера произошло совершенно возмутительное событие, которое я до сих пор не могу отнести ни к одному виду творчества…
– Товарищ Котов, это просто недоразумение! Вчера так убегался, так умаялся, что вместо бани решил у Уварова соснуть часишко. А они, пакостники такие, ушли сюда в «Агродом», а меня не разбудили. Я хотел, чтобы побыстрее, напрямки через лес пройти, да заблудился и в какой-то болотине чуть не утонул…
– Вадим Иванович, вы, к сожалению, ничего не поняли. Меня совершенно не волнуют ваши босые грязные ноги и овин на голове. Вчера вечером два наших с вами недооцененных гения устроили пьяный дебош. Притом если Крупин и вел себя совершенно беспардонно и вызывающе, то хотя бы не хамил. А вот поэт Курин дерзил, ругался и оскорблял меня. А в моем лице, как вы понимаете, и все руководство обкома партии. Как вы, думаю, понимаете, я не смогу оставить это без последствий. И требую, чтобы вы как лицо персонально ответственное за подбор всех участников фестиваля, приняли экстренные меры. Я хочу, чтобы через двадцать минут этих людей на территории «Агродома» не было.
Котов развернулся на каблуках своим фирменным разворотом и покинул террасу, которая от обилия зрителей и действующих лиц превратилась в импровизированную сцену.
– Леонид, – Колунов обратился к Курину, – ты все слышал? Я не хочу знать, что вчера произошло и кто виноват, и перед кем надо извиняться. Мы с тобой должны выполнить распоряжение.
– Вадим, да я все выполню. Не волнуйся ты так, я сейчас уеду. А ты бы надел второй носок, а то у тебя очень смешно пальцы на ноге шевелятся. Видимо – непроизвольно, я всю жизнь теперь это вспоминать буду. Ты сам-то чувствуешь, что они у тебя шевелятся?
– Ты что – охренел? Какие пальцы? Ты вообще, что ли, не понимаешь, что произошло? Все на грани катастрофы, фестиваль могут закрыть, все летит в тартарары, а ты!..
– Вадик, а ты действительно – просто колун! Шутка это!.. Да уеду я сейчас и спасу твой фестиваль. Только ты зачти это потом! – Леонид не торопясь пошел в корпус под молчаливое одобрение присутствующих. Вадим потянулся за ним, пришаркивая босой ногой и рассыпая вокруг себя ссохшуюся грязь.
Когда дверь закрылась, неожиданно встрепенулся напряженно и внимательно наблюдавший за всем происходящим Чарли.
– Парни, – как всегда по-ораторски пафосно начал он, – я думаю, что спасти фестиваль сможем только мы все. Вышвыривать Ленечку вот так, в назидание всем нам – это наглость! Они хотят утереть нам нос, показав, что мы ничтожества! Если бы они это сделали все тихонько, келейно, по обоюдному согласию, то я бы все понял. Но эта публичная порка – лишний раз подтверждает их право подтираться нами. Хоть они и фальшиво пытаются завуалировать это право фестивалем. И если мы сейчас докажем, что нам дороже товарищ, чем публикация в кассете, то мы победим. Потому что то, что сделал вчера Ленька, должен всегда делать каждый из нас! Карась, вези нас всех к себе, в общагу пединститута. Места там хватит. Через полчаса от дома отдыха «Звезда» отходит пустой автобус в город. Мы на него успеваем. Айда собираться, парни!
Пафос Чарли оказался довольно заразительным. Только Карась побежал не к себе в номер, а к Вадику Колуну. Колунов с Котовым занимали один, но очень-очень приличный номер. Когда Карась ворвался к ним, Вадик уже умылся, побрился и, надев свежую рубашку, причесывался перед зеркалом. Инструктор Котов молча смотрел в окно и нервно то приподнимался на носках, то опускался.
Карась выпалил без подготовки:
– Все: и парни, и девчонки вместе с Чарли и Куриным уезжают в город. Надо что-то делать.
– Как уезжают? – возмущенным тоном воскликнул Котов.
– А так: Чарли сказал, что дружба дороже кассеты!
– Ну вот, Вадим Иванович, тебе испытание. Знаешь, что будет, если сейчас хотя бы часть семинара уедет? Ты действительно – Колун! Карасев, ты ведь из Княгинина?
– Да!
– А Заикины тебе не родственники?
– Да, в общем-то, по сватовству.
– Я тебе потом помогу. А сейчас иди к ребятам и скажи, что конфликт исчерпан! Что мы все забыли и никаких разборок больше не будет. Это передай от имени Вадима Ивановича: что, мол, он все утряс. Пока что надо его авторитет сохранить: может, еще пригодится. Давай беги и возвращайся: мы тебя ждем через три минуты.
Когда страсти улеглись, а руководители семинаров готовились к объявлению результатов и рекомендаций, Леонид, Чарли и Карась стояли на открытой террасе и курили.
– Хорошо, что все так закончилось, – сказал Карась.
– Для кого закончилось, а для кого и нет, – отпарировал Курин.
Но тут в приоткрытую входную дверь пролез, наперегонки с торчащей острой бороденкой, хитрый лисий калмыцкий глаз Уварова. Потом вывалился он весь и, подойдя вперевалочку к Чарли и покровительственно, почти по-отечески, обняв его за талию, глубоким, хорошо поставленным голосом
