Ледолом

пропеллер и запустил в небо. Небо нашей жизни.

^{2007 год}

На Дерибасовской открылася пивная…

На Дерибасовской открылася пивная.
Там собиралася компания блатная.
Там были девушки Маруся, Вера, Рая,
И с ними Вася, Вася Мшаровоз.
Три девки и один роскошный мальчик,
Который ездил побираться в город Нальчик,
Но возвращался на машине марки Форда
И шил костюмы элегантно, как у лорда.
Но вот вошла в пивную Роза-молдованка.
Она была собой прелестна, как вакханка.
И к ней подсел её всегдашний попутчик
И спутник жизни Вася Шмаровоз.
Держа её, как держат ручку у трамвая,
Он говорил: «Ах, моя Роза, дорогая,
Я Вас прошу, нет, я вас просто умоляю
Мне подарить салонное танго».
Потом Арончик пригласио её на танец.
Он был для нас тогда совсем как иностранец.
Он пригласил её галантерейно очень
И посмотрел на Шмаровоза между прочим.
Хоть танцевать уж Роза больше не хотела —
Она с Ваською порядочно вспотела, —
Но улыбнулась лишь в ответ красотка Роза,
Как засверкала морда Васьки Шмаровоза.
Арону он сказал в изысканной манере:
«Я б Вам советовал пришвартоваться к Вере,
Чтоб я в дальнейшем не обидел Вашу маму», —
И прочь пошёл, поправив белую панаму.
Там был маркёр один, известный Моня,
О чей хребет сломали кий в кафе «Фанкони»,
Побочный сын мадам Олешкер, тёти Эси,
Известной бандерши, красавицы в Одессе.
Он подошёл к нему походкой пеликана,
Достал визитку из жилетного кармана
И так сказал ему, как говорят поэты:
«Я б Вам советовал беречь свои портреты».
Но нет, Арончик был натурой очень пылкой:
Ударил Розочку по кумполу бутылкой,
Официанту засадил он вилку в жопу —
На этом кончилось салонное танго.
На Аргентину это было не похоже.
Вдвоём с приятелем мы получили тоже,
И из пивной нас выбросили разом —
Он с шишкою, я с синяком под глазом.
На Дерибасовской закрылася пивная.
Ах, где же эта вся компания блатная?
Ах, где вы, девочки, Маруся, Роза, Рая,
И где ваш спутник Вася Шмаровоз?

Гудиловна

Осень 1943-го — весна 1944 года

После неудавшейся попытки пробраться на фронт я тяжело хворал воспалением лёгких. Но не столько горевал о том, что болею и теряю драгоценное время, как о том, что приключилась это не вовремя, — кончается знойное лето, все соседские ребята с утра до вечера пропадают на берегу Миасса, купаются и загорают, устраивают грандиозные сражения на острове, промышляют рыбу и раков, а я вынужден лежать в постели, изнывая от безделья, липкого пота и гнетущей комнатной звенящей тишины и пить отвар каких-то корешков дикой травы, которые собирает для меня где-то в лесу, на только ей известной поляне, бабка Герасимовна. Мама сходила в госпиталь, и ей выдали бесплатно какие-то таблетки. По рецепту Михаила Абрамовича. Их, говорят, ни за какие мильёны нигде не купишь — американское лекарство. А по рецепту военврача Тасгала — выдали. Так что лечат меня разными способами. Нестерпимо долгие часы коротаю один-одинёшенек. Лишь регулярный бой больших настенных часов (приданое бабушки) напоминает, что время вязкое, как битум, разогретый летним зноем, беспрестанно и медленно течёт куда-то. Неизвестно куда. В пустоту, окружающую меня.

Лишь призывно-задорное щебетание воробьёв иногда доносится через открытую форточку да слышится собачий дальний лай.

Спасают меня от непереносимой, нестерпимой, гораздо хуже хрипучей болезни и скуки друзья- книжки. И отважные, а то и забавные, герои этих книжек. Точнее, неунывающий, прикидывающийся дурачком, а на самом деле проказник и плут, Йозеф Швейк, фантастический обжора Балоун и другие персонажи.

Иногда появляется Вовка Кудряшов, товарищ мой верный. Встречи с ним — самые отрадные минуты. От него, всегда бодрого и делового, узнаю ребячьи уличные новости. Это вести из моего, но недоступного сейчас, бурлящего вокруг мира. Без книг я, думается, не вынес бы пытки нудной болезнью. Наверное, она тянет меня перечитывать сказку Волкова «Волшебник изумрудного города», чтобы целиком погружаться в неё. Тогда и хворь как будто исчезает.

Однажды Вовка сообщил, что с чердачного наблюдательного пункта замечен мой новый сосед — прихрамывающий военный с тростью. Трость очень красивая, разноцветная, это было видно даже издалека в самодельную картонную подзорную трубу без стёкол.

Вошёл он, открыв дверь ключом, в квартиру Гудиловны, до тех пор пустовавшую, — хозяйка её пропала вместе со своим облезлым, хитроглазым муженьком-немтырём и толстяком-сыночком Шуриком ещё в апреле.

Исчезновению свихнувшейся от злобы и природной дурости Нины Иегудиловны предшествовала потрясающая, до жути захватывающая сцена.

Об этом невероятном событии узнали не только все жители улицы Свободы, но, наверное, и дальнего кирсарайского посёлка. Столь широкое оповещение следовало поставить в заслугу бабке Герасимовне.

До войны у нашей семьи в общем жактовском доме была однокомнатная квартира с чуланом, имевшим самостоятельный выход сбоку во двор направо. Взамен этого вместительного, ещё «барского» (дом до революции принадлежал сбежавшему за границу биржевому маклеру — кто такой «маклер», я