слова выговаривать? Дворовые ведь, простого звания люди – даром, что при княжеском доме, а все одно холопы, как ни назови, – а произносят иноземные словечки с таким форсом. Это чтоб сразу видать было, что говорит с тобой не кто-нибудь, а камердинер. Смешно, камердинер! Раньше о таких на Руси не слыхивали. А нынче эти столичные и одеты по последней моде, и манерам всяким обучены. Вот было бы забавно, если бы его сестра Марфа в тверском имении барина на ассамблею приглашала. Хотя Вожжов дома не был, почитай, лет двадцать, может, и Марфа теперь нос пудрит да словечками разными выражается.
– Ну что? – обратился драгун к Самойлову, когда они неспешно ехали по петербургским улицам. – Давай ко мне? У меня комнаты от Маслова, царство ему небесное, теперь освободились!
Иван обрадовался такому предложению. Нужно было отдохнуть, привести себя в порядок. А где? Денег у него толком не было, гостиницы в столице дороги. А что, может, и впрямь у Вожжова остановиться?
Но сии весьма благоразумные размышления были прерваны. Он увидел, как у одного из подъездов остановилась карета. То было невеликое происшествие, и оно, разумеется, не заинтересовало бы его в другом случае. В другом, но не в подобном этому: карету вышел встречать не кто-нибудь, а тот ворчливый придворный, отец понравившейся ему девицы. Все тяготы и лишения последних дней мигом улетучились. И только желание поскорее увидеть ту, о которой грезил он все время со дня их памятной встречи, овладело пылким сердцем. Эх, молодость, молодость! Лишь ей свойственна подобная горячность. Хотя судя по тому, какую роль сыграет девица эта в судьбе нашего героя, может быть это не такая уж горячность.
Тем временем из кареты вышел Фалинелли и в сопровождении придворного направился в дом.
– Погоди-ка, у меня тут дело есть. – оставил Иван недоуменного Вожжова посреди улицы в одиночестве, а сам направился к дому.
– Ну да, дело. – сплюнул драгун и, развернув коня, поскакал домой. Да и что ему еще оставалось, коли этот болван все время ищет себе приключения? Не составлять же компанию!
Иван попытался из седла заглянуть в высокие окна сановного дома, но все безуспешно. Он обернулся и увидел кучера, сидящего на козлах той самой кареты:
– Это кто ж тут живет, любезный?
– Известно кто, Белозеров. – охотно откликнулся заскучавший было мужик.
Самойлов поблагодарил его кивком и продолжил поиски того единственно важного окна, которое принадлежало желанной особе. Варенька и не догадывалась о его попытках, иначе сердце бы ее забилось, и десерт не пошел бы впрок. В неведении ухаживала она за гостем, подвигая ему теткино варенье, и слушала со смущением батюшкин рассказ:
– Вот ведь как, старший-то сын в заграницах уже четвертый год. А я, как прибрал господь мою Степаниду, нянькой здесь с моими-то.
Фалинелли, окинув взором молчащих дочерей Белозерова, с обольстительной улыбкой на хитром лице ответил:
– По-моему, вы обладатель прекрасного клада: скоро от кавалеров отбою не будет.
Белозеров, не привыкший к околичностям, повысил голос:
– То-то и оно! Отбоя уже нет! Правда, прости господи, одни бывшие холопы да солдатня. Прошли те времена, когда столбовые бояре на Руси при царях сиживали.
Фалинелли не интересовали подробности российской истории. К тому же он считал реформы Петра весьма прогрессивными. Царь многое успел, но настолько косным оказался этот народец, что несмотря на все блага цивилизации, подаренные Петром, все о старых порядках тоскует. А был ли он когда-нибудь, порядок, в этой дикой стране? Впрочем, Фалинелли не хотел более рассуждать на сию тему, девицами он тоже весьма налюбовался. Его больше волновало дело, которое привело его в дом Белозерова. Потому он мягко улыбнулся и прервал благородное возмущение отца семейства:
– Нам бы по делу., поговорить.
Белозеров тут же сменил тон:
– Так, доченьки, давайте-ка на женскую половину! Дайте нам по делам потолковать!
Дочери покорно встали, сделали книксен и удалились. Однако взгляды, брошенные на отца, были исполнены стыда и гнева.
– О, видал, как посмотрели?! – возмутился Белозеров. – Так зыркнули, как кинжалом резанули!
И тут ему на глаза попалась прислуживавшая за столом Стешка. Она застыла с чайником в руках, лыбясь на последнюю сцену. Белозеров выплеснул на нее остатки гнева:
– А ты чего стоишь?! Ну-ка, кыш отсюда!
Стешка метнулась на кухню – дел там было невпроворот. Она схватила помои, открыла дверь и выплеснула их. на нашего героя. Он как раз поравнялся с задним крыльцом, совершая свой обход дома Белозеровых в поисках заветного окна. Самойлов опешил, Стешка прыснула «Простите!» и, хлопнув дверью, скрылась внутри особняка.
Белозеров дождался, пока Стешкины шаги стихнут в коридоре, и обратился к Фалинелли:
– Что случилось-то?
– При дворе появились люди, которые просто так нигде не появляются. Я бы хотел перевезти все нынче же ночью. Ежели мне предстоит на время исчезнуть.
– Не волнуйтесь. Раз я своих дочек до двадцати годов сберег, то ваше-то добро точно сберегу, – уверил итальянца Белозеров.
Фалинелли был удовлетворен словами хозяина и перевел взгляд на стену:
– Это замечательный гобелен с охотой, он имеет какое-то отношение к вашей фамилии? Кажется, он мне знаком.
– Он имеет прямое отношение к нашему делу. Его прислал еще ваш батюшка. Тут все дело в рисунке! Тот, кто знает его тайну, тот побогаче любого царя будет…
Глава XIV,
обнаруживающая, что оружие тоже может нуждаться в защите
Возле дворца Меншикова всегда было неспокойно: придворные, военные, просители так и роились здесь целыми днями. Приходили и по делу, и без: новости узнать, знакомых повстречать, себя показать. Но в дни ассамблей на площади перед дворцом царила натуральная толчея. Вот и сегодня припозднившемуся малость Белозерову пришлось чуть не локтями прокладывать себе дорогу на парадную лестницу: сам он был господин не маленький и по чину, и по фигуре, а еще дочек надо было провести так, чтобы их не затоптали да платьев не повредили. И то была бы посильная задача, кабы волю себе дать – характером Белозеров был крут и спуску никому не давал. Да только этого показать никак нельзя было, напротив, следовало угодливо улыбаться нужным людям, кои присутствовали здесь в изобилии, любезно здороваться да кланяться, и не приведи господь кого-нибудь упустить, не заметить. Вот и протискивался старик, охая да ахая, а красное от жары и натуги лицо его выражало попеременно то досаду, то сладкую учтивость:
– Господи, вот ведь крест. Таскаться на эти сборища в такую жару! Здравствуйте, душа моя. Ох, мои ноги!
Раскланявшись, наконец, со всеми знакомыми, Белозеров достиг парадной залы и занял место в череде придворных, что выстроились уже для церемонии. Дочки встали за его спиною. В отличие от отца, девушки нисколько не были смущены теснотой и жарой: они были счастливы вырваться из унылых своих комнат, надеть по случаю новые платья, предстать перед людьми во всем блеске своей красоты и молодости, ловить на себе восхищенные взгляды и втайне надеяться на желанную встречу.
Семейство подоспело как нельзя более кстати: награждение уже шло, и сейчас дело касалось наших героев. Князь Меншиков со всею важностью и достоинством, приставшими высокому чину, «зачитывал» (а многим присутствующим было известно, что грамоту Алексашка так и не освоил, кроме имени своего не умел ни писать, ни читать, едва мог расписаться в получении жалованья и нарисовать свою фамилию, посему он лишь поглядывал на бумагу, произнося слова по памяти) высочайший указ:
– За доблесть и честную службу именем Государыни нашей вручаю памятные шпаги, дабы служили вы и далее во славу Отечества.
По проходу между рядами придворных серьезные и смущенные, твердо, однако, чеканя шаг, прошествовали Самойлов и Вожжов. Приблизившись к Меншикову, они замерли навытяжку. Первым подошел Вожжов, бережно принял шпагу из рук князя, поцеловал ее почтительно и отступил, давая место товарищу. Иван также трепетно взял подарок и прикоснулся губами к холодной стали. Затем оба
