Записки экспедитора Тайной канцелярии

выходить из ситуации.

– Сударь, вы нанесли оскорбление, принизив победу русского оружия, – Иван говорил, а по спине его полз холодок ужаса перед неизбежностью того, что сейчас прозвучит. – Я вам не могу этого простить.

Фалинелли смерил Самойлова презрительным взглядом: эта солдатня совсем забылась, где и с кем говорит!

– В самом деле? Вот уж не знал, что можно оскорбить оружие! Впрочем, мне безразлично, к вашим услугам.

– Дай я ему суну! – продолжал бушевать Вожжов.

– Я буду ожидать вас в парке! – докончил вызов Иван, продолжая удерживать товарища.

– И немедленно! – крикнул Вожжов.

– Как скажете! – ответствовал Фалинелли и, окинув глазами окружающих, обратился к французскому послу: – Вы не составите мне компанию? По-моему, в России в моду стали входить дуэли.

Часть II Особое положение

Глава I, повествующая о том, как иногда только кажется, что дуэль завершилась миром

Начнем новую главу нашего романа так, как ее начал сам Иван Самойлов в своих записках:

Возвращаясь в свой полк и выполняя волю покойного отца, я оказался втянутым в странную придворную интригу. В то время мы были молоды и горячи и превыше всего ценили честь. Так случилось, что на ассамблее я вызвал на дуэль итальянского посла. То ли выпитое вино ударило в голову, то ли слова иностранца действительно были оскорбительны, а может, я просто ревновал свою Вареньку к этому выскочке… Ведь он был вхож в ее дом, а я довольствовался минутными встречами.

Еще хмель не выветрился, а мы уже сошлись с Фалинелли в поединке.

Соперники укрылись от посторонних глаз в глубине парка. Дуэли, которые строжайше запретил Петр I в конце царствования, еще не вошли в моду, как это будет во времена Елизаветы, но и запреты уже не соблюдались с должным рвением. По столице весть о поединках распространялась с молниеносной быстротой, и каждый из них становился объектом жарких пересудов. Однако до смертельного исхода дело доходило редко. Соперники, как правило, останавливались после первой крови. Виновного вызывали к Ромадановскому или Ушакову, но лишь два случая увенчались кандалами и каторгой. Оба наших драгуна, окрыленные наградами и разгоряченные вином, не особо тревожились о последствиях. Вожжов подбадривал товарища:

– Ты не шибко-то бойся этого басурманина.

Самойлов, пытаясь держаться прямо, ответствовал:

– Да я-то и не боюсь. – но пошатнулся и оперся на шпагу.

Вожжов помог нашему герою устоять на ногах:

– Вот и молодец! Ты фехтовальную науку-то вроде знаешь?

– Ты ж знаешь, что знаю! – петушился Иван.

– Знаю, что знаешь. Вот и славно, а то. не ровен час, – драгун перекрестил приятеля и трижды плюнул через плечо.

Секундант Фалинелли, господин с величественной осанкой, участливо покосился на Ивана и неуверенно спросил, обращаясь больше к Вожжову, нежели к Самойлову:

– Вы уверены, что можете драться?

Приятели переглянулись, словно спрашивая друг у друга: «Что имеет в виду этот наглец, посмев поставить сей факт под сомнение?»

– А почему же нам не драться?! – задиристо спросил Вожжов. Он обнял Самойлова за плечо: – Ваня!

Тот, не отводя от секунданта тяжелого хмельного взгляда, ответил:

– Вася!

Секундант покачал головой и направился к Фалинелли. Итальянец в одной рубашке, как и требовали условия дуэли на шпагах, разминался неподалеку.

– Месье, он все-таки будет драться.

Фалинелли с недоумением смотрел, как Иван нетвердой походкой двинулся в его сторону. Самойлов вытащил шпагу и отбросил ножны. Худощавый итальянец с красивым лицом склонил голову и отсалютовал сопернику. Несмотря на состояние одного из дуэлянтов, формальности были соблюдены. Иноземцы многозначительно переглядывались, кивая на Ивана и качая головой, когда осматривали оружие. Наш герой косых взглядов не заметил, пошатываясь, вышел на середину лужайки и встал в позицию, Фалинелли с саркастической улыбкой на устах последовал его примеру.

Едва соперники начали поединок, как стало очевидно, насколько умело фехтовал иноземец и пьян был драгун. Самойлов, конечно, был ловок и силен, но его удары парировались иностранцем с изящной легкостью. Раздражение распаленного Самойлова росло, и он атаковал противника серией выпадов, но увы – они так и не достигли цели. Итальянец, воспользовавшись последним неуклюжим пассажем, увернулся от шпаги, как тореро от быка, и ловко срезал несколько волос с макушки подвыпившего соперника, словно специально избегая его ранить. Шутливо указав Ивану на голову, Фалинелли улыбнулся. Иван и впрямь вел себя как бык: наклонил голову перед броском, раздул ноздри, вся грудь его ходила ходуном. Но и последующие его удары также не имели успеха. Он еле успел убрать ногу, и шпага итальянца пронзила землю. Фалинелли не переживал, видимо просто хотел проучить русского, легко ранив, и таким образом закончить дуэль. Все эти мелочи не ускользнули от Вожжова, который, судя по его виду, пребывал в ярости от неудач приятеля.

– Ваня! – крикнул он, выплюнув соломинку, что жевал с досады.

– Вася! – отозвался Самойлов и двинулся на итальянца.

Но тот серией ловких ударов заставил Ивана пятиться. А тут еще вечерняя роса, как на грех, – поскользнулся наш герой и через мгновение лежал на сырой траве. Фалинелли навис над ним, приставив острие клинка к груди:

– Ви есть повержен! Ваши извинения, и я считать дело чести закончен!

Самойлов посмотрел на небо, покосился на спешившего к нему Вожжова и согласно кивнул, ударив от злости кулаком по земле. Изящная «бабочка», начертанная шпагой в воздухе, и ответный кивок итальянца закончили дело. Недавний соперник протянул Ивану руку и помог подняться. Вожжов принял раздосадованного приятеля в объятья и повел к карете со словами:

– Ну поскользнулся. Ваня, да не переживай! Я вон третьего дня на крыльце как плюхнулся!

Иван резко обернулся к товарищу. Да неужто не понятно?! Он схватил его за грудки и, хорошенько встряхнув, выкрикнул:

– Так то ж на крыльце!

Потом словно осознав, что Василий здесь ни при чем, отпустил его, но выместил досаду на дверце кареты – со всего размаху двинул по ней кулаком:

– Я дуэль продул!

– Тише, тише, – успокаивал разбушевавшегося дуэлянта Вожжов, запихивая его в карету.

По дороге Василий все продолжал втолковывать абсолютно несчастному Ивану прелести столь удачного исхода:

– Дык ты подумай, что все к лучшему и будет. Вот ежели, к примеру, упаси господи, ты бы его продырявил, вот ведь канитель поднялась бы, и матушка императрица, не дай бог, осерчала. А так вроде ничего и не было, побренчали себе шпажонками и разошлись. Какой спрос!

Да что он такое говорит?! Не он ли в доме Меншикова готов был в драку лезть за честь мундира. Не эту ли горячую голову спасал Иван, пойдя на дуэль во избежание скандала? А теперь Василия как подменили – сама покладистость! Конечно, ему-то что, не он нынче опозорен!

От одной мысли о позоре Ивану захотелось зарыдать, чего он, конечно, не сделал, а только простонал в ответ:

– Ага, теперь сплетен не оберешься: Самойлов, мол, малахольный, дуэль продул!