Записки экспедитора Тайной канцелярии

в руках. – Вот покушать тебе в дорогу принесла. И тебе, батюшка, и сиротиночке.

Егорка поспешно взял провизию и поклонился старушке. А что? Дорога, конечно, не самая дальняя, а все равно не лишним будет в ней подкрепиться. Пелагея перекрестила Ивана с Лизой, и Егорку перекрестила. Шалопутный он, но добрый, за Ванюшей присматривает, оберегает его, где может. Все спокойнее теперь.

– Прощайте, – поклонился Иван провожавшим.

Вот и родные окна флигеля мелькнули, дуб прощально помахал ветвями. Лиза довольно быстро задремала, Иван открыл томик Плутарха, но собственные мысли не давали возможности отдаться во власть чужих. Заглянем в записки экспедитора Тайной канцелярии в тот момент, когда покидал он Самойловку.

Я возвращался с тяжелым сердцем. Несмотря на то что мне удалось пресечь жуткие убийства, на душе остался рубец. Пасынка графини отпустили, и он стал прилежно ухаживать за своим отцом, которого вернули домой. Девочку, на лечение которой было употреблено столько молодых жизней, спасти так и не удалось, она умерла спустя несколько дней. Единственно, что грело мою душу, так это Лиза. Сестру ее доктор успел принести в жертву своему зловещему замыслу. Он указал мне на словах перед самой своей смертью место, где закопал несчастную. Мы перезахоронили ее у храма по православному обряду. Так что родных у Лизы не осталось, я тоже был одинок, а потому принял решение взять сироту с собой в столицу. Видимо, человеку свойственно заботиться о ком-то. Я понял, что это лучшее лекарство для меня. Она мирно спала напротив, а я пытался сосредоточиться на строчках книги. Карета относила нас прочь родного дома и болот.

Часть IV Проклятая усадьба

Глава I, о том, что завелась в одной старой усадьбе нечистая сила, а идти на борьбу с ней поручили Ивану Самойлову

Может, оттого, что языческая вера наших предков слишком глубоко коренится в нас, а может, мы суеверны. Шагу нельзя ступить на Руси, чтобы какая-нибудь примета не подсказала, к чему этот шаг. И кошка-то лапой нос намывает к гостям, и муха в суп попала не просто так, а к подарку, ну а коли зимой в дом залетела, то это уж точно к покойнику. Даже тараканы, уж на что бесполезные твари, а и те что-то да значат: черные – к богатству, рыжие – к печали. Хлеб в печь поставил, ни в коем случае не смей убираться, а то все деньги выметешь. Хлеб недопекся – к разлуке али к разорению. Каша из горшка в печи убежала, так тоже надо понять, в какую сторону. Коли к дальней стене, так к изобилию, а коли к заслонке, так жди беды. И на урожай приметы есть, и на погоду. Ведь до чего доходит: священника встречают на пути и думают, что к несчастью!

Но, слава богу, стали появляться и у нас люди образованные, крепкие в православии. Знают они, откуда сия вера в пустое и суетное. Проще уцепиться за эти знаки, чем жить по Христу. Вот и перед нашим героем иногда стоял нелегкий выбор.

В то далекое время часто случалось так, что люди по темноте своей верили в различные предания и страхи, которые сами себе и выдумывали. Однако порой случались и вещи вовсе загадочные, и подчас череда таинственных событий ввергала нас, людей работающих в Приказе, в трепет. Ибо вера в силы всевышнего внушала нам мужество, но выходить на борьбу с прародителем зла решались немногие. Но обо всем по порядку.

Так начал повествование об этом странном деле наш Самойлов. А мы начнем рассказ с погожего дня, когда молодая крестьянка и ее малолетний братец гнали по дороге стайку гусей. Парнишка приотстал немного и забежал за кустики, где живо спустил порты и пристроился по малой нужде. Девушка тем временем зашагала дальше и спустя минуту скрылась за густым кустарником. Больше поблизости никого не было. Мальцу стало боязно, и он пустился догонять сестру, на ходу натягивая штаны. Однако, пробежав немного вперед, увидел он сбившихся в кучу гусей. Подойдя ближе, заметил кровавый след, в пыли казавшийся черным. След вел в кусты, росшие вдоль дороги. Ветер пахнул недобрым холодком, и паренек, раздвинув ветки, увидел босую окровавленную ногу сестрицы, торчащую из бурьяна. Внезапно рядом, в кустах что-то зашевелилось, на мальчика глянули из листвы два желтых глаза. Крик застрял в горле у юного отрока, и он стремглав в ужасе бросился наутек.

Самойлов откинул исписанную корявым почерком бумагу. «Вот ведь, прости господи, чертовщина какая-то! Прямо нечистая сила!» Он взглянул в окно. Небо хмурилось. Глянул на дремавшего Егора, подле которого Лиза разбирала шкатулку с письменными принадлежностями. Перья доставляли ей особую радость, она принялась составлять из них крылья, втыкая по очереди за ворот слуги. Самойлов не стал нарушать эту идиллию и потихоньку вышел на улицу.

Войдя в кабинет Ушакова, Иван застал Андрея Ивановича за чашкой чая. Туманов стоял рядом навытяжку и с должным рвением читал вслух какое-то письмо:

– Чувствуя недуг, отсылаю сие, дабы не сгинуло мое знание оного предмета после смерти моей.

– Входи, Ваня, входи, – по-простому пригласил Ушаков Самойлова. – Садись. Ну, прочитал?

– Так точно, прочитал.

– Что скажешь?

– Это с какой стороны смотреть. Ежели с церковной, то это не нам надобно ехать, а попа туда посылать должно.

– Попа? Ну, это ты хватил! – рассмеялся Андрей Иванович. – Да садись ты, послушай, что нашли в бумагах у старика в имении.

Он взял верхний лист из массивной папки, что держал Туманов, и продолжил чтение, делая время от времени многозначительные паузы:

– А что людишки сказывали, не придавал значения и по возвращении моему в усадьбу придерживался уединения по причине болезни. Но в людской половине проживали несколько человек, кои жаловались на потусторонние силы и дьявольские звуки, раздававшиеся в темное время. Однако главное было то, что людишки стали пропадать.

Из деревни взял я в помощь двух бабенок и Луку-мужичка на подсобные работы по дому. Мой-то камердинер немощным стал до физических трудов.

Староста привез деревенских и сказывал, что с неохотой шли они в усадьбу, утверждая, что недоброе что-то в доме прячется. С неделю все было спокойно, но вот на осьмой день недосчитались мы Прасковьи, что в комнатах прибиралась. Поначалу подумали, что убегла со страху. Но сельчане в отказ шли, утверждая, что не видели женщину вообще. К вечеру, осматривая дом, слышал шум, но подумал, что ветер в трубах. Наутро проснулся от крика. Спустившись с моим камердинером вниз в залу, у старого камина застали мы вторую девицу, в страхе голосившую в углу. Осмотревши залу, обнаружили там Луку с диким испугом на челе.

Долгом счел написать сие, ежели на мне лежит проклятье или призовет господь меня в неурочный час к себе…

Ушаков вернул бумагу в папку и поднял глаза на Самойлова:

– Ну, а ты что вычитал?

– По донесению земского коменданта, – принялся докладывать Иван, – выходит: в деревеньке, что при усадьбе, душ сто крестьян. За последний год растерзаны три девицы и два отрока, кои пасли скотину. Старый барин в последний год сильно хворал и из дому почти не выходил. Да, а сын его, коего государь определил морскому делу учиться в Голландию, приезжал несколько лет тому назад.

– Говорят, кутил непотребно, – вставил Туманов, – да опять на службу уехал, не дождавшись возвращения отца, который турка воевал с Петром Алексеевичем.

– Крестьяне все, как один, уверяют, что в усадьбе сам дьявол обитает. Подходить боятся и в темное время суток вообще из дому не выходят, – продолжил Самойлов. – После того как нашли Луку мертвым, старый помещик прожил еще с неделю. Умер во время обеда, в тот момент, когда камердинер отошел за вторым блюдом. Он даже сразу не разобрал, что хозяин помер: сначала думал, что тот в размышлении сидит.

– Так что, в усадьбе нынче кто живет? – спросил Ушаков.

– Только старый камердинер с племянницей, – ответил Туманов.

– Вот что, Самойлов, – решил Андрей Иванович, – поезжай-ка ты туда да осмотрись, а я Толстому