кожа графини была мягкой и ухоженной.
Итак, представ во всем своем великолепии перед Самойловым, новоиспеченная вдова приняла строгую мину и поинтересовалась:
– Чем обязана, сударь?
Голос ее тоже был привлекательный: низкий и властный. Легко было представить, как жестко отдавала она распоряжения слугам. Ивана, однако, испугать этим было уже невозможно. Только осознание того, что он принес плохие вести, заставило нашего героя ответить как можно мягче:
– Сударыня, мне велено уведомить вас, что Андрей Григорьевич отбыл по срочному государственному делу.
Он протянул даме приготовленную бумагу, в коей Ушаков коротко извещал госпожу Фирсанову о том же самом. Анна Михайловна почему-то ничуть не удивилась, только усмехнулась и заговорщицки, не без доли кокетства, посмотрела на Самойлова:
– Ой ли? И по какому такому государственному делу отбыл Андрей Григорьевич?
При этом бумагу она развернула, но лишь мельком глянула в нее. Жеманясь и широко улыбаясь, показывая при этом красивые белые зубы, вдова неспешно проследовала в кресла, вольно расположилась в них и приготовилась слушать. Она нисколько не была смущена или встревожена, и это удивило Самойлова. «Что за черт! Видать, не в первый раз супруг внезапно исчезает, и этой даме известно про его ночные похождения. Что-то не выглядит она смущенной, а должна бы: подобные прогулки и на нее бросают тень. Ба! А не причастна ли она к преступлению?» – осенило Ивана.
– Мне ничего более не ведомо, – поспешил свернуть разговор наш сыщик. – Честь имею!
И не давая возможности что-либо добавить, он быстро развернулся и вышел из залы. Оказавшись одна, Анна Михайловна задумчиво и слегка настороженно посмотрела ему вслед, а затем взялась изучать принесенную бумагу куда как более заинтересованно. Впрочем, никаких иных сведений она там не обнаружила. Оставалось только догадываться, что стоит за этим странным письмом и внезапным визитом.
Иван же покинул особняк в уверенности, что Фирсанова не так чиста помыслами, как хочет казаться. И прежде, чем сесть в карету, он велел Егору остаться и проследить, что она обычно делает, где бывает. Едва карета барина скрылась за поворотом, сметливый денщик огляделся по сторонам, приметил довольно укромную арку напротив фирсановских ворот, и поспешил укрыться там для наблюдения. По дороге наш ловкач хапнул у уличной торговки наливное яблочко – ну как долго ждать придется? Без провизии не обойтись!
Долго ждать, однако, не пришлось. Графиня вскоре появилась на крыльце, шлейф ее платья заскользил по ступеням и через мгновение скрылся в карете вслед за хозяйкой. Егорка проследил за Фирсановой, как и было велено, до самой цели ее визита. А потом побежал с докладом к Андрею Ивановичу Ушакову.
Самойлов тем временем в компании Глаши подъезжал к аптекарской лавке. Девушка немного пришла в себя, но всю ночь не спала, глаза ее были заплаканы, лицо бледно и испугано.
– Ну что, здесь он покупал зелье? – обратился Иван к подследственной.
Та закивала в ответ. Всю дорогу она смотрела в окно, силясь вспомнить, в каком переулке остановил тогда карету Фирсанов. И вдруг узнала.
– Да вот она самая, – воскликнула Глаша и указала на небольшой дом.
Ну да, вот эта дверь и то самое окно, в котором она пыталась разглядеть драгоценного козлика. Самойлов вошел в аптечную лавку и увидел знакомый силуэт у прилавка. Хорошенькая барышня, да что там барышня, считай совсем еще ребенок, девушка лет пятнадцати, что встретил он во дворе дома Фирсановых, стояла в ожидании лекаря. Заметив Ивана, девчушка расплылась в приветливой улыбке:
– Ой, а я вас видела!
Столько непосредственности прозвучало в ее словах! Но Иван был на службе, на красоту неподатлив и дружбу заводить не намеревался, а потому лишь скупо буркнул в ответ:
– Разве?
– Да-да-да, – откликнулась она охотно, – вы давеча приезжали к нам. Я вас запомнила.
Лекарь все не появлялся, возникла неловкая пауза, которую вновь нарушила собеседница:
– А меня Феклой зовут!
– Феклой? – Иван вспомнил, что Ушаков сказывал, что так зовут дочь Фирсановых. Он вежливо склонил голову и произнес: – Ну, тогда, я действительно был у вашей матушки.
– Это вовсе не моя матушка, – возразила собеседница.
– Вот как?
В сей момент в лавку вернулся лекарь и протянул Фекле небольшую плетеную корзинку с какими-то пузырьками:
– Вот, передайте монахиням, душечка, это хорошее средство!
Фекла поблагодарила лавочника, кивнула Ивану, мол, «До свидания!», и направилась к двери. На пороге она чуть помедлила, еще раз стрельнула прелестными глазками в бравого сержанта и вышла.
– Доброго пути, барышня! – промолвил аптекарь ей вслед, но заметив, какое впечатление произвела на посетителя только что исчезнувшая за дверью особа, многозначительно добавил: – Экая шустрая девка, из барчуков, а работает!
– Работает? – удивился Иван.
– Ну да! – охотно подтвердил аптекарь свои слова. – В монастыре сестрам помогает за больными ходить. Вон за настоями опять приезжала. А вы зачем пожаловали?
Самойлов без слов поставил склянку на прилавок.
– О, – лекарь понимающе цокнул языком, – так вы за любовным эликсиром…
Он с довольным видом повернулся к шкафу за спиной. Эликсир этот приобретал все больший успех в русской столице. Глубокие старики благодаря его чудодейственным свойствам вмиг становились пылкими любовниками. И юным ловеласам он не был пагубен, а лишь продлевал амурные утехи. Клиентура росла, недешевый товар приносил стабильный доход. Вот и еще один посетитель заинтересовался. Лекарь взял с полки очередную склянку, и в этот момент Самойлов нанес решительный удар:
– Ну, если ваш эликсир отправляет к праотцам за минуту, то за ним.
– Да нет, что вы, – улыбнулся аптекарь. – Это же безвреднейший настой на китайском корне!
– После него ваш покупатель умер! – напирал Иван.
Старик, наконец, понял, что сей офицер зашел к нему не шутки шутить и с барышнями заигрывать.
– Вы позволите? – Он поднес склянку к носу и втянул воздух. – О, господи!
– Что? – нетерпеливо спросил Самойлов.
– То мышьяк! – В словах лекаря звучало явное удивление: откуда в склянке из его аптеки взялся этот страшный яд?
А когда он узнал, кто этот умерший покупатель, то ему совсем дурно сделалось. Ведь вчера еще заходил к нему граф в полном здравии! Лавочник, как только смог говорить, описал Самойлову, как было дело.
Фирсанов явился ввечеру, довольно поздно, аптекарь уже и ждать перестал заказчика, как тот возник на пороге. Довольная улыбка озаряла дородное лицо.
– Доброго здоровья! – учтиво поклонился лекарь. Он знал, что Фирсанов пришел не за дешевой примочкой, а потому старался угодить, несмотря на поздний час.
– Здравствуй, дружок! – покровительственно кивнул Андрей Григорьевич.
Он благоволил этому расторопному человеку, который без слов понимал, что посетителю надобно. По крайней мере, такому важному посетителю, коим был Фирсанов. Не нужно долгих объяснений, достаточно короткого вопроса «Ну что, готово?» – и вот на лице услужливая улыбка, полная достоинства (как этим иноземцам удавалось в одной гримасе совмещать сии разные качества?), и желанный ответ:
– Точно так, Ваше сиятельство, – и с полки достается заветная склянка с любовным зельем. – Как заказывали.
– Спасибо, дружок! – и снова вежливая улыбка в ответ. И никаких вопросов и недоуменных взглядов.
Конечно, объяснения лекаря показались Самойлову весьма разумными. Он утверждал, что мышьяк в зелье не добавлял, откуда тот мог взяться в пузырьке – понятия не имел, потому как все манипуляции по приготовлению производил самолично. На секрет эликсира многие покушались, вот и приходилось оберегать
