Туманов подождал, пока драгуны займут надлежащее место по обе стороны кресла посла, а затем торжественно развернул царскую грамоту и зачитал:
– Вы, сударь, обвиняетесь в смертоубийстве! Именем императрицы вы арестованы и будете препровождены в Приказ сей же час.
Нет, ну это уже переходит все рамки дозволенного! А как же заверения Александра Даниловича?
– Вы что, с ума сошли?! – Уитворт кипел от возмущения. – Я посол Великобритании! Да вы меня и пальцем тронуть не смеете! – объяснял он азы дипломатии этому дикому человеку, мнящему себя офицером цивилизованной державы.
Туманов устало посмотрел на посла и кивнул драгунам. Те охотно показали иноземцу, что законы их страны позволяют трогать его особу не только что пальцами, но и всей широкой пятерней в случае сопротивления. А поскольку Уитворт упорно твердил «Я буду жаловаться!» даже после того, как Туманов протянул ему шляпу, то одному из драгун пришлось стиснуть его плечо и толчком указать нужное направление к выходу. Уитворт как-то сразу осекся и замолчал. Секретарь, который поначалу еще суетился, окончательно помертвел от ужаса и молча проводил барона Уитворта и его конвой взглядом. И лишь когда через открытое окно донеслись до его ушей конский топот и шуршание колес по мелкому гравию, секретарь отер пот со лба. Кавалькада с каретой во главе тронулась прочь.
Ушаков беседовал с Уитвортом в каземате не один час, а результата все не было. Поняв бесплодность своих усилий, Андрей Иванович прервал допрос и направился к выходу. Его тяжелые шаги гулко отзывались под мрачными сводами. На какой-то миг он сам себе показался злым роком, отстукивающим ударом трости о каменный пол последние секунды жизни государственных преступников. Но Ушаков был уверен, что карал справедливо, а если кто думал иначе, так это потому, что был он злодей, а участь всех злодеев уже решена в небесной канцелярии. Так что рука самого Андрея Ивановича – это скорее рука провидения, вершащего справедливый суд земной.
Такого же мнения придерживался и его товарищ по тайному ведомству граф Толстой, он был уверен, что зазря людей в казематах Тайной канцелярии не пытают. Вот и в случае с Уитвортом все могло бы сойти за семейную драму, коими пестрят английские романы, если бы не одна деталь. а вернее государственное лицо, косвенным образом причастное к страшному отравлению Фирсановых. А потому Петру Андреевичу не терпелось узнать подробности допроса английского посла, и он ожидал доклада Ушакова прямо у него дома. Но едва он увидел лицо Андрея Ивановича, как сразу все понял:
– Так и не сознался? – спросил Толстой.
Тот отрицательно покачал головой:
– Нет пока!
– Что-то наш англичанин умом тронулся. Сначала Фирсанова отравил, теперь любовницу. Не иначе следы заметал, – Толстой помолчал.
Он всегда ценил в Ушакове умение делать выводы. А потому нет-нет да и давал Андрею Ивановичу пищу для размышлений. Вроде и не вопрос задавал, а так, отмечал пару занимательных фактов, а потом с уверенностью ждал, когда Ушаков найдет связь между ними. И почти никогда не ошибался. Через некоторое время Андрей Иванович выдавал результат, которого Толстому не хватало для решения той или иной задачи. Вот и сейчас разрозненные события не складывались в единую картину. А сложить их было необходимо, иначе трон российский под угрозой может оказаться. А потому Толстой сделал свой излюбленный ход, бросив как бы ненароком:
– Но что мне непонятно, так это зачем Меншиков запрашивал причину ареста посла. Правда, как прознал про отравление, поостыл, – Толстой встал, пора было оставить Ушакова, уж больно усталый у того был вид. К тому же думается легче наедине. – Ладно, пойду. Побалую Ее величество сей историей. Она их любит.
Но Ушакову отдохнуть не удалось. Еще Толстой не вышел из кабинета, как в дверях возник Самойлов. Он учтиво поклонился графу и направился к Андрею Ивановичу. Когда стало известно про смерть Фирсановой, Иван растерялся: вот ведь, разгадка почти в руках была, вдова, казалось, выдала себя. И вдруг сама оказалась жертвой! Злодейка получила по заслугам? Отравила мужа, хотела отравить падчерицу, но ее опередили? Все дорожки вели к Уитворту, только ему было выгодно, чтобы вдова больше никому ничего не рассказала. Но что-то много убийц в этом грешном деле. Одно хорошо – Фекла выжила и вне опасности, для девушки самое страшное теперь позади. Самойлов как раз ездил сейчас справиться о ее здоровье, об этом и собирался доложить.
– Ну что девица твоя? – увидев его, тут же поинтересовался Андрей Иванович.
– Вроде полегчало. Травами вылечилась. Слуги поговаривают, продает она имение родовое. Уехать хочет.
– Ну, после случившегося я бы тоже вряд ли смог жить в этих стенах. А куда ехать-то собирается?
– В Англию.
– Дождливо там, – посочувствовал сироте Ушаков, и вдруг его осенило: – Постой, куда, ты говоришь? В Англию?!
– Ну да, – подтвердил Иван, – у нее и купчая на руках была.
Вот ведь, искали-искали, а у себя под носом и проглядели! А у падчерицы в смерти мачехи интересов-то поболее, чем у посла, будет. И простых интересов, понятных – имущественных! Коли так, то ясно, почему Уитворт упирается. Только тогда окажется, что с бароном они наворотили делов – разгребать долго придется. Но это покамест неизвестно еще, надо все обдумать, а вот девицу стоит проверить поскорее, а то улизнет куда, она ведь такая бойкая!
– Не хочу сказать дурного, но сие известие вводит меня в сомнения. Поезжай-ка ты туда и привези ее ко мне, – мрачно велел Андрей Иванович.
Самойлов никак не мог взять в толк, отчего глава тайного сыска вдруг решил подозревать не очевидных интриганов, а простую и честную девушку. Воистину из огня да в полымя! Она, бедняжка, только начала приходить в себя после всех этих ужасов.
– Неужели вы думаете. – попытался было возразить Иван, но Ушаков резко оборвал его:
– Думать – удел. – он молча показал пальцем наверх – Наша задача не думать, а делать выводы! Свободен!
Что оставалось делать? Приказ есть приказ, и Самойлов отправился исполнять его, надеясь только на то, что судьба все же смилостивится над бедной сиротой и посол сознается в убийстве раньше, чем к Фекле применят страшные методы допроса Тайного сыска.
Дородный лакей Фирсановых, что давеча деловито выпроваживал Самойлова по приказу барыни, теперь неловко семенил рядом с нашим героем по дорожке к парадному подъезду столь неожиданно осиротевшего особняка:
– А барышни нет, – словно оправдывался он перед Иваном. Заметив недоверчивый взгляд офицера, лакей горячо добавил: – Вот те крест, к монахиням поехала.
– К монахиням? – переспросил Самойлов и резко повернулся к воротам, у которых оставил Егорку. – В монастырь! – бросил он на ходу денщику.
Пришлось тому бежать домой за лошадьми – дорога до монастыря неблизкая. Но вот за полем на взгорке показались высокие стены. Когда-то надежной крепостью служили они православной вере, теперь ворота были гостеприимно открыты. Иван перекрестился и вошел. Ему не терпелось все поскорее выяснить. Он сам не раз присутствовал на допросах в казематах Тайной канцелярии и знал, что попасть туда большого труда не составляет, а вот выбраться. Хорошо, что Андрей Иванович именно ему доверил сие дело, а то какой-нибудь Туманов наломал бы дров, не разобравшись. Настоятельница только подтвердила мысли Ивана:
– Она славная девушка, – ее мерный голос и монастырская тишина успокаивали. Иван понял, почему сиротка именно здесь нашла покой и истинный смысл жизни. Настоятельница тем временем продолжала: – Вся молодежь на ассамблеях да вертепах светских, а Феклушка за больными ходила, травные настои готовила, в аптекарскую лавку наладилась.
– А сейчас она где? – поинтересовался Иван.
– Да где ж ей быть? В травной келье, – монахиня указала на дверь в погреб. – Там у нас сбор лекарственный. Она частенько там.
Самойлов поблагодарил настоятельницу, та благословила его и удалилась. Иван отворил тяжелую дверь
