черные кресла, столы. На столе стоял поднос, на подносе — бокалы, в бокалах пузырилось шампанское. Шампанское пили избранные гости и хозяева.
— День добрый, — сказал я, проходя в помещение. Мне закивали в ответ. Меня знали. Тут были две шишки Министерства культуры, оперативник из таможенного комитета и еще пара торгашей. Торгаши обсуждали какую-то сделку привлекая к спору представителя из департамента Министерства культуры по сохранению культурных ценностей.
Я присел в кресло рядом с седым, с рассеянно-лукавым выражением на морщинистом лице Николаем Ивановичем Рамсуевым — начальником отдела Министерства культуры. Он пялился в бокал и ни в какие дискуссии не встревал.
Девушка в белом накрахмаленном передничке поднесла мне бокал шампанского, от которого я не отказался. Хотелось немного расслабиться. Я устал. Позавчера подчистили квартиру Марата Гольдштайна — реставратора, коллекционера. Воры забрали коллекцию монет и несколько картин. И опять — дело глуховатое. Свидетели видели пару каких-то кавказских морд. Если кто-то считает, что в Москве мало кавказских морд — он ошибается. И больше не за что зацепиться. Плохо. Глухарь за глухарем прилетает в наш огород.
— Народу много — покупателей мало, — сказал Рамсуев, пододвигая ко мне вазочку с конфетами.
— Не покупают? — с сочувствием поинтересовался я.
— Вчера какой-то кореец купил Айвазовского за сто пятьдесят тысяч зеленых, — усмехнулся Рамсуев. — В «Антикваре на Бронной». Хозяин до сих пор не может прийти в себя.
— А кроме этого что купили?
— Практически ничего. А вы себе что присмотрели? — Улыбнулся он.
— Я на такие дешевки не размениваюсь, — сказал я.
— Ваше здоровье, — он поднял бокал. Мы чокнулись. Через несколько минут таможенник и торгаши куда-то рассосались. Остались мы с Рамсуевым, да еще официантка скучала за стойкой с бутербродами и бутылками.
— Из ваших вещей в этом году ничего не нашли? — спросил Рамсуев.
— Ничего.
— Воры стали умнее или воровать стали меньше?
— Трудно сказать, — пожал я плечами.
Перед открытием салона я несколько дней проверял все представленные сюда предметы по банку данных «Антиквариат» Главного информационного центра МВД — не значатся ли они среди похищенных. Странно, но ни одной краденой вещи не обнаружили, хотя на прошлых салонах снимали с продаж по несколько экспонатов.
— Здравствуйте, — с этими словами в помещении появился господин, доселе мне незнакомый — высокий, атлетического сложения мужчина лет сорока пяти. Лицо его было широкое и добродушное, волосы пышные. Костюм — дорогой. Очень дорогой и неброский. И из нагрудного кармана не высовывался бесцеремонно сотовый телефон. — О, Николай Иванович, — развел он руками.
— Сергей Федосович, вы ли это? — Рамсуев поднялся с кресла, похлопал гостя по плечу. — Садись, — он кивнул, гость устроился в кресле. — Шампанское, вино? Мы сегодня гуляем за счет мирового капитала.
— Хорошо угощаете.
— К сожалению, день рождения только раз в году, хмыкнул Рамсуев.
— Шампанское? — скривился гость. — Только зубы полоскать.
— Оленька, — сделал жест Рамсуев. Официантка вытащила из шкафчика запас — бутылку коньяка.
— Французский. Для особо приближенных, — отметил Рамсуев.
— Это сгодится.
— Майор Тихомиров из Московского уголовного розыска, — представил меня Рамсуев.
Сергей Федосович с интересом посмотрел на меня, пожал руку. Рукопожатие у него было крепкое.
— За знакомство, — он поднял бокал с коньяком. И опрокинул его разом, как опрокидывают водку. — А спирт лучше, — переведя дух, выдохнул он.
— В тайге спирт пьют? — спросил Рамсуев.
— В тайге пьют все, что горит, — улыбнулся Сергей Федосович.
— Геолог, — сказал Рамсуев. — Грубый народ.
— Не такой уж и грубый…
— Помимо того, что Сергей Федосович геолог, он еще и широко известный в узких кругах коллекционер.
Я напрягся, пытаясь припомнить, кто это такой. Но в голову ничего не приходило. Хотя мир коллекционеров и напоминает большую деревню, но все-таки всех знать невозможно даже оперативнику специализированного отдела Московского уголовного розыска по борьбе с хищениями антиквариата.
— Что собираете? — спросил я.
— Налетай, торопись, покупай живопись, — усмехнулся он. — У меня неплохая коллекция русской живописи… А вы здесь по делам или интересуетесь?
— Интересуюсь по делам, — сказал я.
— А. Как за это не выпить?
Мы выпили еще граммов по сто коньяку. И мне стало чуть приятнее жить. И место это понравилось еще больше. Нравилось вот так развалиться в мягком кожаном кресле, никуда не бежать, ни о чем не думать.
— Все, отбываю. Работа, — Рамсуев встал, поклонился и вышел из помещения.
В бутылке осталось совсем немного.
— Грех оставлять? — спросил Сергей Федосович.
— Грех, — кивнул я. В принципе, доза для меня смешная. И жить мне не мешает. Поэтому опрокинули.
— Вы давно в коллекционерах? — осведомился я.
— Лет двадцать пять, — сказал он. — Мне было двадцать лет, когда я купил на толкучке за десять рублей рисунок Кандинского. Я учился на вечернем, работал на ЗИЛе, и повесил его на стене в общаге, чтобы прикрыть дыру в обоях. И только позже понял, что это такое.
— Увлечение на всю жизнь, — сказал я.
— Да. Как наркотик… И опасное. Раньше антикварщиков жали за спекуляцию. Ну а сегодня… Сегодня сами знаете…
— Сегодня убивают.
— Да… Слышали о Тарлаевых? — спросил он.
— Я их знал.
— Я тоже. Профессор Тарлаев. Прекрасный человек. Был, — вздохнул он.
— Вы многих знаете?
— Практически всех коллекционеров, кто занимается живописью и прикладным искусством… Здесь душновато, — он приспустил галстук, — Давайте пройдемся по вернисажу. Посмотрим, какой завалью торгуют.
— Считаете, заваль?
— Наполовину. Есть несколько хороших вещей. Но цены вздуты безбожно…
Я с неохотой поднялся, и мы отправились на экскурсию.
— Здесь не продается ничего, — сказал Сергей Федосович. — Здесь обговариваются условия. Потом вещь продается втихаря — без налогов и сборов. И все довольны… А вообще, обороты падают. До всех кризисов совершенно иной уровень продаж был. Сейчас что-то начинает восстанавливаться… Хотя раньше совершались сделки. Три года назад чеченский бизнесмен — хозяин гостиницы «Рэдисон-Славянская» — в первый же день салона взял две картины: Кандинского — за полторы сотни тысяч долларов и Малевича — за две сотни тысяч.
Он остановился около стенда.
— Вот, хочу показать вам, — он ткнул на очень изящную, разноцветную хрустальную конфетницу. — Прекрасная вещь. И просят недорого, в отличие от всего хлама. Пять тысяч в долларах. Императорский
