олигарха в то время обострились отношения со спецслужбами. Тогдашний начальник федерального управления контрразведки не до конца понял, куда ветры дуют, и как-то неохотно давал Путанину копаться в базах данных этого некогда серьезного учреждения, на что олигарх все время обижался и однажды решил устроить генералу принародную выволочку.
— Я ему, сталинисту, покажу Нюрнбергский процесс! — горячился Путанин в кругу близких.
До второго Нюрнбергского процесса не дошло. Но контрразведку мордой об асфальт потерли. Впрочем, чекистам не. привыкать. У них от постоянного трения мордой об асфальт эта самая морда на бомжацкую стала похожа — вся в ссадинах и царапинах. А теперь олигархи им операцию на позвоночниках и лице мечтают сделать — чтобы гнулись в поклоне, не разгибаясь, и чтобы улыбались угодливо.
Я залез в компьютер, набрал режим поиска. Там у меня база данных по всем скандалам. Отсканированные газеты в том числе… Вот эта фотография. Подполковник госбезопасности Лешков Николай Дмитриевич! Как его называли слоны? Леший? Сошелся пасьянс!
Есть у меня в архиве что-то о его последующей судьбе?
Опять задал режим поиска по файлам. И вскоре имел распечатку.
Итак, за участие в покаянном телешоу ему объявили строгий выговор, дали полковника и перевели в другое управление. ООУ — отдельное оперативное управление.
Мои мысли нарушил писк пейджера. Я взял его, взглянул и увидел три пятерки…
События начинают развиваться! А противники мои на самом деле резвее, чем можно было подумать.
Они именно в этот момент очень довольны своей ловкостью. С использованием совершенной аппаратуры они просвечивают пол и потолки в оставленной мной квартире. И искренне надеются что-то найти.
А мы ведь тоже не лыком шиты. Взяв сотовый телефон, я набрал такой короткий и такой знакомый каждому с детства номер. Сперва никто не подошел. Дозвониться удалось с третьего раза. Донесся сонный воркующий женский голос.
— Милиция! Слушаю!
— Вы слушаете, а там квартиры обворовывают! — завопил я.
— Говорите. Адрес? Что происходит?
— Воры в квартиру забрались. Дверь открыта…
Я назвал адрес.
— Хорошо. Спасибо…
«Спасибо» можно оценить, как «принято». Сейчас «Артек» — дежурный по городу, даст сигнал одной из передвижных милицейских групп. И машина вскоре будет на месте. Надо к их приходу сделать некоторые приготовления.
Я нажал на пейджере в определенном порядке три кнопки. Потом повторил операцию. На экранчике пейджера замигала единица. Запрос на повтор. Я нажал еще на кнопку.
Ну все, сейчас начнется потеха. Я бы с удовольствием съездил, глянул бы на это представление, но светиться мне сейчас там не резон.
Ничего, завтра все узнаем…
А сейчас можно и поспать.
Это только Наполеон мог спать четыре часа, и неизвестно, помогло это ему или, наоборот, из-за хронического недосыпания он и очутился наконец на острове Святой Елены. Мне нужно восемь часов полноценного сна. Утро вечера мудренее.
— Спят усталые игрушки, — хмыкнул я и сладко зевнул.
Утром я, как положено, час потратил на тренировку. Посторонний, глядя на меня, мог и не понять, что это тренировка мастера, которым я, без ложной скромности, имею честь быть. Ни тебе прыжков, ни ударов кулаком о стену, ни отжиманий по тысяче раз от пола. Я все это могу, конечно. Но только зачем ? Нет, моя тренировка — это балет. Это серия плавных, красивых, замедленных движений. Я будто сплю в этих движениях. В мягкости — сила.
Когда я совершаю эти движения, то ощущаю, что нахожусь в океане тонких энергий. Эта энергия омывает меня, течет внутри меня. Ее можно накопить, а потом выплеснуть. Овладев ею, ты становишься способен на многое. Можешь разметать толпу головорезов. Даже не поморщишься от удара кувалдой по голове. Выживешь там, где не выживет никто. Это искусство в Китае называют «цигун», занимаются им сотни миллионов человек, владеют — единицы. Как называл эту систему Мастер Вагнер? По-разному… Например, так — «если овладеешь, как надо, этой энергетикой, то любую сволочь согнешь в бараний рог».
У каждого, человека, которому на роду написано стать Бойцом, появляется учитель. Я — не исключение. У меня в жизни однажды появился Мастер Вагнер. Нет, в миру его, конечно, знали по-иному. Вагнер — это была кличка, поскольку Вагнер — его любимый композитор, и Мастер слушал его часами, иногда обливаясь слезами.
Мастера Вагнера в моем провинциальном городишко все знали как тренера по баскетболу и весьма уважали, хотя, по большому счету, не было известно, откуда он взялся. Секция пользовалась в городе большой популярностью. Так что ничего удивительного, что в тринадцать лет я пошел туда.
Вагнер прищурился, кончики губ его насмешливо дрогнули, когда он смотрел на меня — мальчишку, который пацанам из секции был чуть ли не по пояс. А у меня был тогда подростковый максималистский бзик — я считал, что могу все, вне зависимости от роста, телосложения. Например, могу выучиться на баскетболиста и чего-то там достичь.
— Не зашибут? — спросил он насмешливо.
— Не зашибут, — с вызовом произнес я. Следил он за моими успехами полгода. Потом подозвал к себе после тренировки. Мы присели на лавку в гулком пустом спортзале, И он сказал;
— Э, пацан, тебе надо заканчивать с баскетболом.
— Я не гожусь? — мне хотелось расплакаться, но еще больше хотелось надерзить, хотя это желание было нереальным. Тренеру никто никогда не дерзил. Почему-то это всем казалось невозможным, хотя он никого никогда не запугивал.
— Может, и годишься… Но, пойми, Тим, это не лучшая стезя в жизни — бить по мячу. Что это дает?
— Ну… — я напрягся. Мне казалось, что надо мной издеваются. Что тренер просто хочет вышибить меня из команды, показав мою никчемность, от чего я начинал заводиться. Мне хотелось доказать, что он не прав. Что быстрота и точность движений заменит рост.
— В том-то и дело, что «ну». Ты только научишься бить по мячу и приобретешь кое-какие физические данные… А к чему должен стремиться человек?
— К тому, чтобы попасть в сборную.
— И всю жизнь бить по мячу, а потом вспоминать в компании за бутылкой, как ты ездил по всему миру и бил по мячу, — усмехнулся он.
Меня такая перспектива вполне устраивала. Тем более сам тренер неоднократно говорил, что это самое главное. И у меня не было оснований ему не верить.
— Эх, — он вздохнул. — Человек, Тим, должен стремиться к совершенству. Тела и духа. Так?
— Так, — промямлил я не особенно уверенно, так как в ту пору, в четырнадцать лет, меньше всего думал о совершенстве,
— Человек должен стремиться к тому, чтобы идти по своему пути, А доказывая всем, что ты не заморыш, каким кажешься, ты всю жизнь переведешь на ерунду.
Я покраснел, как рак, заживо сваренный в кастрюле для удовлетворения чьей-то гастрономической прихоти. Мне стало обидно. И во мне начал пробуждаться приступ моего знаменитого упрямства.
— Завтра останешься после тренировки. Посмотрим, на что ты способен, — сказал тренер.
Я, конечно, остался. Он поставил меня по стойке смирно. Отошел на два шага… Он ничего не делал.
Только провел за моей спиной по воздуху ладонью. И спросил:
— Ты чувствуешь? — Что чувствую?
— Я тебя спрашиваю, что ты чувствуешь? Я передернул плечами и неуверенно сказал;
— Кажется, что кожу слегка колят иголочками,
