невозмутимо пожал плечами.
— Нам совсем не обязательно делать то, что он предполагал, — сказал он. — У нас есть козырь в рукаве. А точнее, в твоем кармане.
— А? — Я вспомнил о свертке с клыком василиска, который забрал у Рона и убрал в карман. Осторожно вытащив его, я нерешительно потер пальцами краешек бархатной, теперь уже непромокаемой материи, и с сомнением посмотрел на Гарри. — Ты хочешь попробовать расколоть диадему прямо на нем?
— Ну да, — невозмутимо кивнул Поттер, пожимая плечами. — Подстрахуешь?
— Что? — я непонимающе посмотрел на него, а потом — на импровизированный постамент бюста. Гарри совсем не так высок, чтобы с пола достать до головы Годрика, значит… Значит, ему придется забраться, как минимум — на стол, чтобы дотянуться. — Гарри, ты с ума сошел! — воскликнул я. — Охранных чар тут может и не быть, но могут и быть, и мы не знаем, что именно может их спровоцировать! Если они вдруг начнут действовать, ты окажешься в самом эпицентре!
— Назови другой выход! — сердито рыкнул Гарри, и я тоже почти зарычал со злости, сердито срывая обертку с ядовитого клыка. План созрел в голове в мгновение ока: я резким движением спихнул Поттера со своего пути, и, ухватившись за серебристо-зеленый стул, подтянулся, и вскарабкался на стол, а оттуда — на слизеринский стул, цепляясь за ушастое изваяние Отца-Основателя Гриффиндора. Вообще, я оказался прав относительно невозможности его свалить — его устойчивость показалась мне не очень естественной. Каким бы тяжелым ни был мраморный бюст, под моим весом он должен был хотя бы пошатнуться — уж больно ненадежным был его «насест». Однако скульптура стояла прочно и надежно, будто являлась единым монолитом со своим шатким постаментом. — Дрей! — возмущенно крикнул Гарри, в его голосе и мыслях были негодование и даже обида.
— Остынь, герой, тебе еще самого Лорда хватит! — рявкнул я. — Мало не покажется! А с тем, чтобы ткнуть клыком в железку, любой дурак справится!
— Наконец-то ты начал адекватно себя оценивать! — ядовито отозвался Поттер, но беспокойство в его голосе было чересчур явным, чтобы обижаться на столь нелестную оценку. А кроме того, моя слизеринская сущность с ним была всецело согласна. И куда меня опять понесло?! Поттер-то герой, а я-то куда лезу?!
Я хмыкнул, и, взявшись за клык поудобнее — так, чтобы он не скользил в руке, и чтобы не касаться ядовитых пятен обнаженной кожей, примерился. По ободку диадемы шла тонкая гравировка, складывающаяся в слова, а само украшение было, наверное, когда-то изящным и сверкающим, но теперь несколько веков, которые оно хранилось в полуразрушенном подземелье в Албании, сделали свое дело. Сияющее серебро гоблинской работы слегка потемнело — не так, конечно, как темнеют обычные серебряные украшения, гоблины — это вам не маглы-ремесленники! И все-таки сырость и грязь заброшенного подземелья (сам я его не видел, но не сомневался, что там было именно так — сыро и грязно) сделали свое дело.
Было вполне очевидно, куда следует нанести удар. Почему-то, существование крестража казалось мне связанным в данном случае с циклической формой украшения. К тому же, «Тайны Наитемнейшего Искусства» утверждали, что для того, чтобы уничтожить часть души, заключенную в крестраже, предмет следует повредить таким образом, чтобы его больше нельзя было починить. Выходит, нужно нанести диадеме максимальный урон, покорежить ее, а лучше вообще расколоть надвое. А может, достаточно вообще даже не ударить — а просто капнуть несколько капель яда? Судя по тому, что произошло с дневником, он действительно очень и очень разрушителен…
Бросив взгляд на свою предполагаемую жертву, я заморгал от удивления. Металл диадемы, казалось, завибрировал и раскалился от предчувствия гибели. Серебристое украшение словно налилось красным, и неожиданно ярко проступили выгравированные на нем слова «Ума палата — дороже злата». И внезапно где-то совсем рядом — а может, внутри моей головы? — зашелестел опавшими листьями тихий голос:
— «Ума… Подумай, Драко Малфой — эта вещь добавляет человеку ума… — мягкий, бархатистый голос, с вкрадчивыми интонациями был мне незнаком, однако почему-то будто бы завораживал, заставляя прислушаться к нему. — Зачем же уничтожать такое сокровище? Многие — очень многие, куда более мудрые маги, чем ты, отдали бы все, что у них есть, за счастье обладать этой вещью… Используй ее по назначению, мальчик! О да, я вижу в тебе большой потенциал… ты сможешь понять многое, чего раньше не знал… Ты сможешь увидеть то, что скрыто от тебя… Просто используй ее, Драко! Возьми ее, завладей ее могуществом!..»
— Что? — я замер, прислушиваясь к себе.
— «Ты увидишь… увидишь… Позволь мне помочь тебе! Направить тебя… Ты станешь мудрее, ты станешь прозорливее… никто не сравнится с тобой… Мудрецы были великими во все времена, а с моей помощью твое величие затмит самого Мерлина…»
Я помотал головой. Что за бред? Стать мудрее… Да я и так, вроде, не жаловался на свои мозги. Конечно, перспектива обставить Грейнджер в своеобразном соревновании за звание лучшего ученика школы, была заманчивой, но с некоторых пор номинальная победа перестала казаться мне привлекательной. Если уж побеждать, то побеждать честно, потому что ты лучший, а не потому, что вовремя нашел способ схитрить. Хотя вообще-то, раньше я об этом бы не задумывался, и вряд ли погнушался бы даже и не совсем честной победой. Может, я повзрослел — иначе откуда во мне такие убеждения, интересно знать? От Гарри? Ну точно, от Поттера… Похоже, Узы между нами работали не только в качестве мысленной связи и способа определить местонахождение друг друга. Кажется, они исподволь меняли и нас — Гарри набирался от меня слизеринского хладнокровия, язвительности и способности рассуждать логически даже в трудную минуту, а вот во мне неведомо откуда просыпались гриффиндорская бесшабашность, горячность и… честь? Не пресловутая честь рода, знакомая каждому чистокровному с пеленок, и призывающая пуще всего в жизни беречь свое собственное и семейное достоинство — а непоколебимая, твердолобая и поистине гриффиндорская ПОРЯДОЧНОСТЬ? Странный голос продолжал нашептывать что-то о том, что мудрость ведет к величию, и что при помощи диадемы я смогу добиться такой славы, о которой не смел и мечтать… И вдруг до меня дошло, что это такое. Крестраж — любой, даже эта диадема, — это не только защита, но и оружие. Осколок души Темного Лорда искушал меня, так же как Том Риддл из дневника искушал в свое время Джинни, предлагая помощь, содействие, сочувствие… От потрясения, вызванного осознанием этого, я едва удержался на ногах, и, пошатнувшись, ухватился за тяжеленный бюст Годрика, чтобы не упасть. Подтверждая мои предположения о том, что все сооружение магически укреплено, оно снова даже не пошатнулось под моим весом — что было почти невозможно, учитывая неустойчивость конструкции «постамента».
Но теперь мне стало легче. Помимо гриффиндорской чести и порядочности, удивлявших и меня самого, теперь мне помогало избежать искушения и элементарное слизеринское благоразумие — привычное и понятное, усвоенное мною чуть ли не с молоком матери. Использовать диадему по назначению означало всего лишь предоставить Темному Лорду очередную марионетку. Никакого величия, никакого ума тут и в помине не предполагалось — меня очень скоро постигла бы та же самая участь, которую уготовил в свое время для Джинни Том Риддл из дневника. Напитать своей жизненной силой осколок его души, заключенный в диадеме, и позволить ей завладеть мной — вот и все, чего он от меня хотел. Мне стало даже отчасти смешно. На что рассчитывает этот огрызок человека? Он всерьез полагает, что я такой дурак, чтобы повестись на эту чушь?
А голос — голос Волдеморта, как с дрожью осознал я, — ощутив отторжение, которое встретили его слова, решил, тем временем, сменить тактику.
— «Бедный наивный мальчик Драко, — зашелестел он. — Я ведь вижу, знаю, чего ты хочешь… Я вижу, к чему стремится твое сердце… ты жаждешь тепла, ты мечтаешь о дружбе… но тебе никогда не стать для НЕГО тем же, что есть его рыжий дружок! — зло, ядовито и насмешливо выкрикнул он вдруг. — Ты и правда хочешь быть другом Гарри? Да ты никогда не будешь значить для него столько же, сколько эти двое — нищеброд и грязнокровка! Ты, чистокровный маг, Малфой, лорд, аристократ — неужели ты довольствуешься подачками? Вторым местом? Объедками с чужого стола? Неужели ты НАСТОЛЬКО жалок!?»
Умом я понимал, что все это — такой же бред, как и предыдущие посулы мудрости и понимания, однако злые, безжалостные слова все же затронули в душе какие-то струны, отозвавшиеся яростной,
