— Я вернусь…
Глава 6
УСЛУГИ ОТМОРОЗКА
— Тебе делать ничего не надо. Только посидишь и щеки понадуваешь… Ты одним видом давишь. — Иосик нервно теребил за край кожаную папку, которая и так уже была порядком истрепана, став жертвой вечно шалящих нервов своего хозяина.
— Сколько положишь, бизнесмен? — скучающе осведомился развалившийся на заднем сиденье машины Пробитый.
После стычки на дороге в Суворовском районе, когда он стрелялся с уголовным розыском, Пробитый внешне сильно изменился — побрился наголо, начал отращивать усы и на себя, в общем, стал похож намного меньше.
— Пятьсот баксов, — сказал Иосик.
— Долг сколько?
— Четырнадцать тысяч.
— Я что-то не догоняю; Если четырнадцать тысяч долг, то откуда пятьсот? — так же лениво удивился Пробитый.
— Я же тебя не долги выбивать приглашаю. А посидеть в кабаке один вечер.
— А где старобалтийские пацаны, крыша твоя?
— Им сюда лезть не обязательно. Это мои дела.
— Чего зажилили?
— Партию молока.
Иосик гонял из Прибалтики молочные продукты, на этом в последние годы хорошо поднялся. С Пробитым он учился в одной школе, но, всякий раз встречаясь с ним, даром что знал его давно, вел себя с опаской — так надлежит обращаться с ядовитыми змеями. Он предпочитал со школьным приятелем в делах не связываться, но так уж приперло, что ему нужен был для разговора с недобросовестными партнерами именно такой человек.
— Ладно, тысяча, — сообщил свое решение Пробитый. — И то потому, что я сегодня добрый. И в бегах.
— Хорошо, — кивнул Иосик.
— И выступаю как одиночка, а не от имени Корейца.
— Годится, — с меньшей радостью кивнул Иосик, впрочем, отлично понимавший, что от имени Корейца такие услуги стоят куда дороже.
— Когда переговоры?
— Через два часа. У Артурчика.
— Это кабак за зерносовхозом?
— Ну да. «Ручеек».
— На твоей тачке двинем. Мне светиться не резон.
Пробитый знал, что его ищет вся милиция. Но так же знал несколько фокусов, как избегать встреч с ней. А поддельные документы он выправил по случаю еще давно — был у него приятель, который паспорта штамповал — лучше, чем в Гознаке, выходили. Правда, плохо кончил, нашли бедолагу с перерезанным горлом — то ли кому-то не тому что-то продал, то ли стал чему-то свидетелем, но скорее всего просто деньги зажал — до денег очень уж жаден был.
— На моей так на моей, — обрадованно кивнул Иосик, царапая ногтем свою многострадальную папку.
…Два года назад беженец из Баку Артур на идущей на Запад трассе в Суворовском районе за зерносовхозом поставил шашлычницу. Дела вдруг пошли в гору — а чего им не идти, когда налогов не платишь. Еще родственники помогли, и вот уже вознесся ресторанчик из нескольких бунгало, который назывался «Ручеек». Кормили здесь терпимо. Место было тихое, хорошо просматривалось со всех сторон, так что сюда для задушевных разговоров нередко наведывалась полесская братва средней руки. После одной такой беседы в бунгало осталось два истекающих кровью раненых с огнестрельными, Артура сильно трясли местные компетентные органы, но потом отвязались, и заведение продолжало работать в прежнем режиме.
В двадцать ноль-ноль Иосик со своим сопровождающим сидел за столом в отдельном деревянном домике. Пробитый посасывал пиво с высокомерно-снисходительным видом, как умел делать это только он. Он даже шнурки умел завязывать так, словно демонстрировал, что люди вокруг него — просто вши недодавленные. Это талант, и хитрый, ушлый Иосик всегда ему завидовал — сам-то он больше мельтешил и проклинал себя за несолидность.
— Десять минут девятого время, между прочим, — отметил Пробитый, поглядев на часы. — На восемь договаривались?
— На восемь.
— На стрелки опаздывают только фраера, — сказал Пробитый. — Опоздавший платит. Но это у людей. Как у вас принято — не знаю,
— Слушай, ты и тут давишь, — обиженно произнес Иосик.
— Чего? — удивленно и угрожающе осведомился Пробитый.
— Ничего…
Появились они в двадцать минут девятого. Приехали на двух машинах — сером мятом «Фольксвагене- Пассате» и будто только сошедшем с конвейера темно-вишневом «Вольво-340». Их было четверо. С мощной шеей, лысоватый, высокий, в белой рубашке и светло-бежевых брюках тип, говоривший явно с прибалтийским акцентом, был у них главным. Его охраняли трое «торпед» — Пробитый оглядел их критически. Кореец таких не держал. Жидковаты. Повадки не те — слишком задиристые, как у дворняг. Пробитый сам любил вести себя вызывающе. Но он имел на это право. А эти? Вопрос.
— Только разговариваю я, договорились? А ты создавай фон, — взмолился Иосик.
— Создам…
«Торпеды» уселись за соседний столик, а прибалт приземлился к ожидавшим его.
— Опаздываешь, Альгис, — сказал Иосик раздраженно, но в его напускном раздражении слишком явственно проглядывала растерянность.
Альгис исподлобья посмотрел на него и только ухмыльнулся. Держался он нахально и самоуверенно, как держатся люди, ощущающие за собой безоговорочное превосходство.
— Опаздываю, — развел он волосатыми руками с широкими корявыми ладонями. На его пальце чернел камень, вправленный в золотое кольцо, расстегнутая на три верхние пуговицы рубаха открывала грудь, в волосах которой утопала золотая цепь с массивным медальоном. — Дурная привычка.
— Ладно, ладно… Ты есть будешь?
— Сыт по горло. — Альгис потянулся, : так что. хрустнули суставы. — Ну так что, Иосик? Чего звал? Что ты, солнце мое, мне сказать хочешь?
— Альгис, уже месяц как за молоко деньги не идут. И деньги не маленькие.
— Действительно, — кивнул Альгис, — невезуха получается, Иосик… Молоко дрянное, шло плохо, сплошные убытки. Так что извини.
— Я влетел на четырнадцать штук, понимаешь, — голос у Иосика звучал тонко. — Я заплатил. И деньги были мои. Личные деньги!
— Значит, тебе не повезло, — снова развел руками Альгис, ухмыляясь все более нагло. — Извини, Иосик… Я ведь тоже влетел. Так что могу, скажем, две тысячи отдать.
— Сколько?! — возмутился Иосик.
— Две. Тоже деньги немаленькие. — Альгис наслаждался беспомощностью партнера.
— Слушай, Альгис, так дела в Полесске не делаются.
— Ты мне будешь рассказывать, как делаются в Полесске дела?
— Если бы я не знал тебя давно, я бы решил, что ты меня кинул. Но я тебя знаю давно. И мне кажется, ты просто ошибаешься.
— Иосик, ну что ты говоришь, — укоризненно произнес Альгис, взяв ножик и начав тихонько постукивать по пепельнице. — Я же тебе объяснил ситуацию. Две тысячи — это много. Но из дружбы к
