— Скоро. Долго в этом дерьме не протяну.
Стоило ей возвратиться в Полесск из своих вояжей, буквально через три дня ее начинало тянуть обратно. Ее раздражало все вокруг — неухоженные дороги с разбитым асфальтом, некрашеные, все в потеках девятиэтажки, влажная, моросящая погода, вечно измотанные, осточертевшие лица соотечественников. И ее тянуло обратно как магнитом. Конечно, кабаков и в Полесске было полно, но разве это такие кабаки! Разве в них такая музыка! Разве здесь такой воздух!..
— Чао, — вяло помахала она рукой бармену.
— Гуд бай, бэби, — обменялись они импортными словами…
Когда она вернулась домой, было каких-то одиннадцать вечера. Детское время. В Милане только сейчас и начинается настоящая жизнь. Но голова у нее была чугунная. Страшно хотелось спать. И на душе как-то муторно.
Свернувшись калачиком на диване, она прикрыла глаза и тут же провалилась в сон…
Она проснулась бы по привычке где-нибудь в час ночи, чтобы раздеться и постелить постель — так она всегда делала, когда уматывалась до предела. Но ее выбил из дремоты резкий телефонный звонок.
— И кому не спится? — прошептала она, не открывая глаз, на ощупь ища на полу рядом с диваном радиотелефон. Наконец она нащупала трубку, но уронила ее на палас.
Телефон все звонил. Она нажала кнопку и услышала грубый голос:
— Дрыхнешь?
Тут сон как рукой сняло. Сердце екнуло в груди и застучало молотом. Дрожь ледяной волной прокатилась по телу.
— Ты, — только и нашлась сказать она.
— Я, я.
— А…
— Меньше трепись — больше слушай. Сейчас идешь в телефонную будку и звонишь на мою трубу.
— Но…
— Ольга, я все сказал…
Когда она клала трубку на аппарат, та отбила барабанную дробь. Руки у Ольги тряслись. Она поняла, что совершенно не хочет видеть Пробитого. От одной мысли о том, что он потребует помощи в своих, теперь уже мокрых делах становилось зябко…
— Вот свинья! — в отчаянии воскликнула она. Ей захотелось плюнуть на все и послать Пробитого к чертовой матери. Не звонить, не говорить с ним. Пусть сам разбирается со своими проблемами. Он ее за человека не считает, а она должна бежать по первому его зову!
— Черта с два, — прошипела она, но, полежав несколько секунд, встала и натянула туфли.
Конечно, она пойдет. И позвонит ему. И сделает все, что он попросит. Ведь она просто боится его. До пустоты в груди боится. До холода в животе. Боится, потому что знает, что он не прощает никогда ничего.
Где же этот номер его сотового? Она вытряхнула из сумки какие-то визитки, синюю растрепавшуюся записную книжку с выпадающими листами. На одном из листов и был записан его мелким аккуратным почерком номер сотового телефона. Так, еще нужен жетончик… Отлично, завалялась парочка…
— Хорошо, скотина грубая. Будь по-твоему, — со злостью произнесла она.
Глава 12
МЕСТО ВСТРЕЧИ
Сон был сладкий. И спать Ушакову предстояло еще минимум часов шесть. Он заслужил этот сон. Ведь вчера ему выспаться не удалось. В первом часу ночи его подняли по тревоге. Дежурный сообщил, что в Кумаринском районе обстреляна милицейская машина. И развлечений хватило на всю ночь.
Их было четверо — трое семнадцати-восемнадцатилетних пацанов и одна их ровесница. Чего они обожрались — то ли таблеток, то ли наркотиков, то ли дешево и доступно нанюхались бензина, но крышу у них снесло напрочь. Они раздобыли старое ружье и вечерочком устроили культпоход за тридцать километров — в дачный поселок Боровск. Чем он им приглянулся — неизвестно. Первым получил из ружья в грудь пожилой мужчина, который то ли косо посмотрел на них, то ли сказал что не так. Он заслонился рукой. Его спасло, что заряд в патроне от старости был ослабленным. Он упал, обливаясь кровью, а несовершеннолетки, счастливо хохоча — прикол вышел ломовой, — двинули дальше. Следующий заряд схлопотал их сверстник, который не прореагировал на их вопль:
— Иди сюда, падла!
Когда он лежал и корчился от боли, заработав заряд дроби в ногу, компании стало совсем весело.
По милицейской машине влупили дробью просто от того, что она милицейская. Пока синий «уазик» со скрипом тормозил и ошалевшие милиционеры передергивали затворы автоматов, компашка рванула, как на крыльях, в сторону соседнего поселка Румянцевский.
Дежурный по области без промедления задействовал все имевшиеся в наличии силы — ОМОН, СОБР, местную милицию. Район был блокирован, но весельчаки как сквозь землю провалились…
Ушаков был в группе с собровцами, на которую вышли четверо к утру немного осоловевших, подрастерявших былой задор, но довольных собой и своим занимательным досугом юных погромщиков. Они поняли, что их засекли. После предупредительной автоматной очереди вверх двое парней тут же послушно упали на землю, один из них прикрыл голову руками, здраво рассудив, что сейчас его будут бить за все. Девчонка и пацан с ружьем бросились к лесу. Юная особа споткнулась. Когда ее догнали, она брыкалась, визжала как резаная, плевалась, пыталась укусить собровца. Получив по голове, отключилась. Пацан оказался куда шустрее. Он обернулся, выстрелил в сотрудников милиции и продолжил свой отчаянный бег. Собровский снайпер лепил пулю за пулей, они врезались в сантиметрах перед беглецом в землю, поднимая фонтанчики, но отморозок не обращал на них никакого внимания, с визгом мчался вперед. Когда его настигли, он взял за ствол ружье, в глазах его была пустота, лицо искажала ненависть.
Матерясь, визжа, он начал отмахиваться ружьем. Точнее, взмахнул один раз. Потом собровец резко сблизился с ним, вырвал ружье, как игрушку из рук, и дал в лоб так, что отморозок грохнулся без сознания. А потом боец без особого усилия взвалил его на плечо, понес к остановившемуся рядом «жигулю», открыл багажник и бросил тело туда, не слишком заботясь, сколько будет переломов.
К утру в отделении все четверо — низкорослые, какие-то замызганные, прыщавые, с окорябанными красными руками, вонючие, с напрочь вышибленными дихлофосом и «винтом» мозгами, кое-как пришли в себя и начали что-то понимать. Тот, что отмахивался ружьем и стрелял в людей, на допросе просто обгадился и ныл что-то жалкое и пошлое вроде: «Дяденьки, я больше не буду». Ушаков смотрел на них с подступающей тошнотой. Это были не люди, а какая-то плесень, ходячая беда. На руинах великой страны все больше вырастало вот таких ядовитых бледных поганок.
Так что вчера Ушаков лишь на полчаса отключился в кабинете начальника Кумаринского РОВД, а потом закрутился, как обычно, в делах. Эту ночь он решил посвятить тому, для чего она и создана, — сну…
Когда над ухом зазвонил телефон, он сразу понял, что выспаться опять не удастся. Аппарат звонил настойчиво и переливчато. Ох, как не хотелось брать трубку… А надо.
— Ушаков слушает…
Звонил старший опер-'убойник'.
— Извините, Лев Васильевич, что бужу…
— Чего уж там… Если Шамиля грохнули, я тебе даже спасибо скажу.
— Не грохнули… Клиент вышел на связь.
— С Иностранкой? — Сон слетел с начальника уголовного розыска.
— С ней, родимой. Звонил с сотового телефона. Номер высветился.
— О чем говорили?
— Он велел ей прозвонить с автомата.
— Осторожничает, гаденыш… Что дальше?
— Она тут же побежала звонить.
— Где она сейчас?
— Вернулась домой. Ребята видели, что в квартире зажегся свет, потом погас.
— Что думаешь?
