завалим — мы их просто прикроем и будем как в крепости.
— Я отыскал колодец в здешнем урочище, — сказал Нурмолды, — отыщу и в соседнем.
— Милицию приведешь?
— Я везу карту. Всякий взглянет на нее и поймет, что винтовка в наших степях теперь ни к чему.
Долговязый шикнул:
— Кежек услышит!
Кежек услышал. Неспешно подойдя, он пнул карту, так что она с треском разорвалась. Поддел тюк своим огромным сапогом. Со стуком посыпались на глиняную корку книги и карандаши.
Нурмолды вскочил, Кежек перехватил его одной рукой, отшвырнул. В силача с визгом вцепился Мавжид. Повис, визжал, царапал лицо. Выдрал ли он Кежеку глаза, был ли тот парализован суеверным страхом перед безумцем, — он крутился, не мог отодрать от себя Мавжида. Задыхался в его лохмотьях, кричал:
— Уходи! Уходи!
Хлопнул выстрел, Мавжид отвалился от Кежека.
Нурмолды бросился на Кежека, был схвачен и стиснут.
Очнувшись, увидел сидящего на коне Кежека. Равнодушно глядели его запухшие глазки, губы шевелились. В поводу он держал саврасого. Нурмолды разобрал:
— …Через три дня вернемся! Думай о своих прадедах. О прошлом.
Нурмолды поднялся на четвереньки, увидел уходящий караван: впереди ехал долговязый с винтовкой за плечами.
— Рахим-ага!.. — закричал Нурмолды. — Рахим-ага!
7
Ему наконец удалось подняться. Он подошел к Мавжиду, с плачем, подвывая, склонился над ним. Тот был еще жив. Он коснулся рукой Нурмолды, выговорил:
— Жалко тебя. Мою дочь жалко, жену жалко.
— Ты не умрешь! Догоним аулы! Я тебя читать научу!..
— Я мало жил… Ты живи.
— Ты не умрешь!.. — начал Нурмолды, но дернулась, соскользнула с его ладони голова Мавжида.
Могилу Нурмолды вырыл ножом; забросал тело терьякеша сухими гипсовыми комками.
Нурмолды собрал клочья карты. Один такой он нашел далеко в стороне, смятый, с дырой, — как видно, пытались завернуть что-то в него, да порвалась материя основы, редкая, как бы сплетенная из сухих корешков. Нашел и чехол от карты.
Он стянул веревкой тюк с учебным имуществом, взвалил на плечи.
Брел Нурмолды в тишине, в чайнике хлюпало.
В синих вечерних холмах он увидел двугорбого верблюда — бактриана. Нурмолды сбросил было свои тюки, побежал, но в страхе потерять свою поклажу вернулся, а когда взвалил ее на себя, верблюд исчез.
На рассвете он потащил свой тюк дальше. Спустился с бугра, услышал шлепанье подошв. Поднял голову: путь ему пересекал бактриан!
Верблюд не подпускал к себе близко. Нурмолды брел за ним. Содержимое тюка перемешалось. Книги непрестанно вываливались, он совал их за пазуху, втискивал за пояс.
Верблюд привел его в пески, заросшие джантаком — верблюжьей колючкой. Нурмолды продирался сквозь заросли — они гремели, как металлические, — нюхал ветер, ловил запахи аула.
Не к аулу вел его верблюд. Перед Нурмолды темнела истолченная, взрыхленная грязная яма с лужицей на дне — мелкий колодец, прорытый к верховодке. Верблюд пил, ложась грудью на край и опуская голову в яму. Из осевших стен торчали сучья саксаула.
Нурмолды выволок к колодцу старую деревянную колоду, глиной мало-мальски залепил щели. Чайником натаскал воды, сделал петлю из пеньковой веревки, разложил перед колодой.
Схваченная веревкой за ногу, верблюдица смирилась. В носу у нее было проделано отверстие, в котором торчала деревяшка с кожаной петлей. Нурмолды просунул в петлю конец веревки, заставил верблюдицу лечь. Погрузил на нее свой тюк, сел, поправил за спиной трубку карты. Скомандовал:
— Кх! Кх!
Качнулась верблюдица, выпрямляя задние, а затем передние ноги, вскинула маленькую голову на длинной шее и подняла Нурмолды над равниной пустыни.
Ветер вздымал шерсть на верблюжьих боках.
Его догнали четверо парней на трех лошадях. У одного из них была в руках пика со старым древком, перевязанным сыромятными ремнями, у другого за плечами винтовка.
Шапку Нурмолды потерял, когда брел в полубреду. Голову повязал тряпицей, пальтишко было излатано. Парни, все в старых, с заплатами чапанах, как видно, признали в нем своего.
— Растрясло без седла? — крикнул Нурмолды парень с винтовкой. — Этот, — он мотнул головой на сидевшего позади него парня, — тоже едва жив!.. Погоди, все добудем, и седла и коней.
— С пикой-то? — сказал Нурмолды.
— Жусуп винтовки даст!.. Из прошлого набега я привел лошадь и четырнадцать баранов. Еще один набег — и калым заплачу.
Показался аул. На склоне холма темнело пятно отары.
— Меня зовут Даир! — Парень с винтовкой за плечами был напорист. — Давай ко мне под руку, Нурмолды!
— Ты, может быть, уже сотник? — съязвил сидевший позади его парень.
Они спешились, отогнали собак. Даир сказал вышедшим из юрты парням:
— Привел четверых, — указал в том числе и на Нурмолды, — еще одного найти, и Кежек-есаул назначит меня десятником… Абу не уговорили? — шепотом спросил он, увидев выходящего следом из юрты богатыря в утепленном бешмете и надетой поверх него меховой безрукавке.
Парни отмахнулись — безнадежно, дескать.
— Меня не считай, вояка, — сказал Нурмолды.
Даир дружески ухватил Нурмолды за плечо, повел, показал издали девушку, она выбивала кошмы:
— Моя невеста!
Нурмолды признал в девушке туркменку по красному, туникообразного покроя платью и длинным штанам, отделанным по низу ковровой тканью.
— Жусуп прислал девушку в дар своей сестре. Еще один набег, и красавица моя, — продолжал Даир. — Всю жизнь я бедствовал, сирота. Она мне за все награда, моя золотая сайга! А ты такую же приведешь из набега…
К Нурмолды подошел богатырь Абу, благодарил за приведенную верблюдицу.
Повел его к сухому пригорку, где сидели аксакалы, и среди них дед Абу, девяностолетний старичок в огромной шубе.
— Ассолоум магалейкум, аксакалы и карасакалы! — приветствовал Нурмолды общество и попросил разрешения сесть.
— Аллейкум уссалам, сынок!
Стали спрашивать, куда направляется, кто родители, есть ли невеста. Шутили:
— Силы у тебя, учитель, видать, больше, чем у Абу: он с верблюдицей не справлялся, не он ездил — она на нем.
Абу пригласил Нурмолды к себе в юрту. Хозяйка подливала айран в пиалу гостя, благодарно поглядывала на него, тараторила:
— Ей, нашей верблюдице, как поглянется какой колодец — беда, убегает. Сиди, гадай, куда Абу
