От губернатора прискакал отряд воинов с посланным им для меня приданым: отрезами парчи, драгоценностями, книгами и веерами. После их отъезда я долго гуляла по деревне. В замкнутом стенами пространстве особенно громко слышалось пение сверчков и цикад. Я испытывала жалость к этим вросшим в землю домам — мне не терпелось уехать.
Как-то утром, с первыми лучами рассвета, на горизонте вновь появился отряд всадников. Три сотни членов клана встретили их, опустившись на колени. Посланник Дворца вышел из кареты, проследовал во двор и, поднявшись на крыльцо, развернул свиток:
— Вторая дочь By Ши Юэ, как отпрыск почтенного клана, с младых ногтей постигла надлежащие обряды, что наделило ее спокойствием и невозмутимостью. Слава ее распространилась по всем женским покоям Империи. Согласно древним законам Двор отдает должное оным заслугам, призвав вторую дочь By Ши Юэ служить во внутренних покоях и присвоив ей титул Одаренной пятого ранга. Примите же волю государя, безграничной славы и вечного света!
Тотчас раздался хор благодарственных криков: «Десять тысяч лет здоровья Императору! Десять тысяч лет здоровья Императору! Десять тысяч и десять миллионов лет здоровья Императору!»
Сердце мое так и подскочило от гордости. После назначения Одаренной пятого ранга я далеко обошла обоих братьев, чиновников седьмого, и заняла более высокое положение в обществе. Когда мы увидимся в следующий раз, они должны будут пасть к моим ногам!
Мать и Младшая Сестра обливались слезами. Чтобы утешить их в эту минуту печали, я сказала слова, давно кипевшие у меня в сердце:
— Мой отъезд во Дворец — единственная наша возможность преуспеть. Верьте в мою судьбу и не плачьте!
Слезы — оружие слабых, утешение — сильных. Младшая Сестра побежала за моей каретой. Девочка успела вырасти и стать худеньким бледным подростком. Она размахивала обеими руками, но вскоре стала лишь темной точкой в полыхающей красками безбрежности осени.
Убаюкиваемая мерным покачиванием, я тоже немного взгрустнула. Я сердилась на себя за холодность и бессердечие. Младшая Сестра любила меня куда сильнее, чем я ее. Я была деревом, распростершим ветви над царством ее жизни. Она же — только путницей, прикорнувшей в моей тени. Без меня Младшая Сестра иссохнет.
Однажды утром среди облаков появился Долгий Мир. Озаренные солнцем его высокие стены с укрепленными постами для воинов и сторожевыми башнями казались небесным венцом, опустившимся на Срединную долину.
У ворот собралась толпа. Синий, красный, желтый, зеленый цвета штанов и халатов создавали невообразимую мешанину, а ветер далеко разносил запахи специй, благовоний, мочи и фруктов. Под плакучими ивами вдоль рва жевали, чихали или подремывали лошади, волы и верблюды. На ковриках перед шатрами сидели мужчины в тюрбанах. Ожидая разрешения на въезд, они ели и торговались между собой. Моя карета и ее сопровождающие под гомон чужедальних наречий минули толпу и углубились в длинный ход, прорезанный в стене.
А потом меня захлестнул шум величайшего на земле города. Протяжные голоса бродячих торговцев, стук лошадиных копыт, мычание волов, шум строительных работ, перезвон колокольчиков — все это сливалось в единую песнь. Сквозь занавесь на окошках я видела, как все вокруг переливается и сияет. Движение и толкотня. Я пожирала глазами лошадей в великолепных сбруях, всадниц в невообразимых шляпах, монахов, одетых в лохмотья, лотки торговок с горками всякой всячины. Тут даже деревья звенели, трепеща листвой. Разделенные высокими стенами кварталы сменяли друг друга. Я стискивала в кулаке кошелечек с прядью сплетенных вместе волос Матери и Младшей Сестры. Утешали меня только язвительные мысли о тетках и их дочерях: ни одна и носа не высовывала из своей деревни! Но все-таки думала я о Матери, оставившей все это великолепие, и о том, что Младшую Сестру выдадут за крестьянина с его квадратным подворьем, дойной скотиной и полями. Тогда я и поклялась себе когда-нибудь предложить им лучшую долю.
Казалось, мы едем целую вечность. Я чувствовала себя одинокой, нагой и маленькой. Меня ждало свидание с мужчиной, богом. Империей.
В глубине улицы Пурпурной Птицы красная стена вытянулась прямой линией, а потом рассыпалась каскадом горных пиков. Проехав вдоль рва Императорского Дворца, сопровождавшие меня воины остановились у ворот. Внутрь въехали только кареты. Еще немного — и все, кроме моей, тоже застыли. Женщины подняли дверцу, и я увидела широкую, вымощенную золотистым кирпичом дорогу среди леса. Ноздри мои защекотал восхитительный аромат. Шумы и шорохи мира мужчин исчезли. Меня окружала тишина, торжественная и очищенная от какой-либо скверны. Я слышала, как стучит мое сердце. И насколько же грубым, неуместным стал этот звук!
Служанки почтительно мне поклонились. Поднеся золотую плошку, серебряный кувшин и вышитые золотой нитью полотенца, они предложили мне омыть с дороги руки и лицо, а потом сесть на носилки. На них я пересекла лес, потом опять стены и ворота. Все глубже проникая в пределы священной земли, я стала различать едва уловимые звуки: шепот листвы, звон струны, журчание ручья.
У ворот в форме луны меня попросили встать и перейти в павильон. Я села посреди украшенной росписями комнаты и стала ждать, разглядывая в открытый дверной проем тихий дворик и камни, оплетенные каким-то неизвестным мне видом плюща с красными плодами. Четыре девушки медленно, опустив головы, прошествовали вдоль крытого перехода и, поднявшись на крыльцо, переступили порог. Они принесли мыло, полотенца, стеклянную и глиняную посуду. Меня еще раз заставили умыться и прополоскать рот. Не успел стихнуть шелест шелка их одежд, как появились еще четыре девушки. Эти расставили на полу низкие столики со множеством крохотных тарелок и блюд. А один столик накрыли с таким расчетом, что трапезничать явно предстояло мне одной.
Дома жадно заглатывать любую пищу было огромным удовольствием. Но тут, взглянув на безукоризненно воспитанных служанок, я побоялась, что они станут высмеивать мои грубые замашки, а потому съела всего несколько кусочков того-сего. Утонченность императорской кухни меня поразила: овощи по всему напоминали мясо, у мяса был вкус дичи, а из дичи искусные повара вырезали тончайшие венчики цветов.
Служанки принесли бронзовую ванну в форме огромной кувшинки, понизу украшенной листьями. В воду добавили ароматическое масло и кору сандалового дерева. Две служанки мылили меня, терли, ополаскивали и вытирали, причем все это — без единого лишнего или неловкого движения, что свидетельствовало об изрядном опыте.
Затем в сопровождении целой толпы одетых по-мужски девушек вошла пожилая женщина в чиновничьем платье, шапочке и туфлях с загнутыми вверх квадратными носами. Она пощупала у меня пульс, проверила волосы, осмотрела глаза, язык, принюхалась к дыханию, одновременно перечисляя двум девушкам-писцам соответствующие сведения. Затем лекарь приказала меня раздеть, измерила длину рук, форму кистей, ширину плеч, грудь, бедра, ноги, щиколотки, ступни и пальцы. «Круглые, квадратные, треугольный, костлявые, — попутно описывала она. — Красные, розовые, белые…» Наконец, меня попросили лечь на спину и раздвинуть ноги. Я, невольно покраснев, подчинилась. Лекарь отметила ширину и глубину моих сокровенных достоинств, а потом запустила внутрь какой-то гладкий холодный инструмент. «Девственница!» — подытожила она.
К концу дня пришел господин в желтом халате и лакированной шапочке, а с ним стайка служанок и слуг. Предводителя этого шествия отличали огромный живот и двойной подбородок. Подведенные черным глаза на сильно напудренном и нарумяненном лице казались двумя глубокими трещинами. Незнакомец почтительно мне поклонился и, сказав несколько лестных для моего самолюбия слов, попросил следовать за ним. По пути нам несколько раз встречались группы слуг с розовыми и сиреневыми фонарями. Но, не считая шороха шагов и одежд, стояла полная тишина.
Повсюду я видела сады и беседки. На земле уже сгущался сумрак, однако небо над головой было цвета крови. Я подумала о Матери и о нашем убогом жилище. Там, в деревне, уже начали собирать урожай. Сейчас под старым кипарисом женщины гуляют с детьми, мужчины пьют рисовую водку, а двоюродный дед рассказывает всякие истории о призраках.
