Посланец королевы какое-то мгновение молча смотрел на него, затем внезапно встал и, передвинув свою портупею в нормальное положение, свел брови, из чего сенешал сделал вывод, что его предложение не понравилось.
— Месье, — очень холодно, как человек, едва сдерживающий нарастающий гнев, произнес парижанин, — позвольте мне сказать вам, что я впервые в своей жизни занимаюсь делом, касающимся женщин, а мне почти сорок лет, и оно, могу вас уверить, мало мне нравится. Я взялся за него лишь потому, что, будучи солдатом и получив приказ, не мог, к сожалению, не исполнить его. Но, оказавшись в таком положении, месье, я намереваюсь твердо придерживаться буквы моего предписания. Я уже претерпел более чем достаточно из-за интересов этой девицы. Я ехал из Парижа, а это означает почти неделю в седле, что немало для человека, привыкшего к определенному образу жизни и приобретшему вкус к маленьким удобствам, от которых он очень неохотно отказывается. Я питался и ночевал на постоялых дворах, причем питался хуже некуда, а спал на самых жестких и едва ли самых чистых постелях. Ventregris! Представьте себе, прошлой ночью мы остановились в Лузане, и единственная гостиница там оказалась самой настоящей лачугой, в которой я, месье сенешал, будь моя воля, не поселил бы и пса.
Лицо его покраснело, в голосе зазвучали высокие ноты.
— Я и мой слуга спали в одной спальне. Тысяча чертей! Месье, в одной спальне! Вы понимаете? В нашей компании были пьяный виноторговец, коробейник, паломник на пути в Рим и две крестьянки; отправляясь спать, из соображений благочестия, свет они не зажигали. Я прошу вас понять мои чувства в подобной ситуации. Можно было бы рассказать и больше о том, что пережил в пути, но я выбрал только один, зато самый яркий пример.
— Да, это поистине возмутительно, — лицемерно посочувствовал сенешал, усмехаясь про себя.
— И вот я спрашиваю вас: разве все это не дает мне права действовать только в рамках приказа?
Теперь сенешал смотрел на него со все возрастающим беспокойством. Если бы его собственные интересы не были замешаны в этом деле, он бы от души повеселился, слушая этого любителя комфорта. Но на этот раз ему нечего было сказать, потому что все его мысли и чувства были нацелены на выход из ловушки, которая, казалось, подстерегала его: как сделать вид, что он служит королеве, не идя в то же время против интересов вдовы Кондильяк, и как услужить вдове, не идя против воли королевы?
— Чертова девчонка! — прорычал он, невольно выдавая свои мысли. — Дьявол ее побери!
Гарнаш мрачно улыбнулся.
— Я разделяю ваши чувства, — сказал он. — Именно эти слова я повторял сотню, нет, пожалуй, тысячу раз по пути из Парижа в Гренобль. И все же я не вижу, почему бы у вас, в отличие от меня, было достаточно оснований проклинать ее.
Но довольно, месье! Думаю, вы меня поняли. Я проведу день в Гренобле, отдохну. Завтра в это же время я буду готов выехать в обратный путь. Сочту за честь нанести вам визит и принять от вас на попечение мадемуазель де Ла Воврэ. Я рассчитываю, что завтра к полудню она сможет отправиться со мной в обратный путь.
Он поклонился, взмахнув шляпой с перьями, и собрался было уйти, но сенешал остановил его.
— Месье, месье, — в жалобном испуге вскричал он, — вы не знаете вдову Кондильяк.
— Нет, ну и что?
— Она не из тех женщин, которыми можно управлять. Я могу приказать ей именем королевы освободить мадемуазель де Ла Воврэ. Но она не подчинится приказу.
— Не подчинится вам? — удивился Гарнаш, хмуро глядя в лицо толстяка, который тоже поднялся с места. — Как можно не подчиняться господину сенешалу Дофинэ? Вы смеетесь надо мной.
— Но я уверяю вас, что это так, — горячо настаивал Трессан. — Вы напрасно прождете девчонку завтра, если только сами не отправитесь в Кондильяк и не заберете ее.
Гарнаш распрямился, и его ответ прозвучал как окончательное решение:
— Вы, месье, сенешал провинции, и в этом деле у вас вдобавок есть особые, данные королевой полномочия; более того, предписания ее величества для вас обязательны. Вам надлежит исполнить их так, как я вам только что указал.
Сенешал пожал плечами и секунду пожевал ус.
— Вам легко указывать, что мне надо делать. Скажите мне лучше, как это сделать, как преодолеть ее сопротивление?
— Вы слишком робеете перед ней, до смешного, месье, — сказал Гарнаш, прищурившись. — Во всяком случае, у вас есть солдаты.
— У нее они тоже есть. Кондильяк — самый укрепленный замок в Южной Франции, а вдова упряма. И умеет добиваться своего.
— А то, что требует королева, ее верные слуги обязаны выполнять, — категорическим тоном возразил Гарнаш. — Думаю, здесь нечего добавить, месье. Завтра, в это время, я жду свою подопечную, мадемуазель де Ла Воврэ. A demain, donc note 13, месье сенешал.
И, сделав еще один поклон, парижанин выпрямился, повернулся на каблуках и вышел из комнаты, сопровождаемый поскрипыванием и позвякиванием своей амуниции.
Несчастный сенешал рухнул в кресло, спрашивая себя, не будет ли смерть самым легким выходом из ужасного положения, в котором он оказался благодаря капризу судьбы и из-за своей нежности к вдове Кондильяк.
Его секретарь пребывал также в смятении.
Трессан просидел целый час, покусывая усы, в состоянии глубокой задумчивости. Затем, вспыхнув от гнева, выразившегося в паре крепких ругательств, он вскочил и велел приготовить лошадь для поездки в Кондильяк.
Глава III. ВДОВА УСТУПАЕТ
На другой день, ровно в полдень, Гарнаш опять появился во дворце сенешала, на этот раз со своим слугой Рабеком, худощавым, смуглым, остролицым человеком, выглядевшим чуть моложе своего господина.
Ансельм, тучный мажордом де Трессана, встретил их, всем своим видом выражая глубокое почтение, и провел парижанина наверх, к своему хозяину.
На лестнице они встретили спускающегося капитана д'Обрана. Капитан был явно не в лучшем расположении духа. В течение двадцати четырех часов он держал под ружьем две сотни своих людей, готовых выступить по приказу сенешала, но этот приказ так и не поступил. И его опять ни с чем послали прочь.
После вчерашней беседы с сенешалом у Гарнаша зародились серьезные сомнения относительно того, что мадемуазель де Ла Воврэ доставят в его распоряжение, как было условлено. Поэтому он испытал огромное облегчение, когда, поднявшись к господину Трессану, он нашел там даму, сидящую в кресле у огромного камина, в шляпе и дорожном плаще.
Трессан сердечно улыбнулся ему, и они поклонились друг другу.
— Вот видите, месье, — сказал сенешал, показав пухлой рукой в сторону дамы, — распоряжение королевы исполнено. Вот ваша подопечная.
А даме он сказал:
— Это месье де Гарнаш, о котором я уже говорил вам. По приказу ее величества он будет сопровождать вас в Париж.
— А теперь, мой дорогой друг, — он повернулся снова к Гарнашу, — каким бы приятным ни было ваше общество, я ничего не буду иметь против, если вы без промедления отправитесь в путь, поскольку у меня скопилось весьма много дел.
Гарнаш поклонился даме. Она ответила на его приветствие легким кивком. Он окинул ее быстрым взглядом: бесцветное дитя с пухлым личиком, светлыми волосами и бледно-голубыми глазами, девушка, судя по всему, флегматичная и робкая.
— Я готова, месье, — сказала она, поднимаясь и подбирая свой плащ, и Гарнаш заметил, что ее голос звучит по-южному протяжно, со слабым местным акцентом. Удивительно, как могла столь деградировать в захолустье Дофинэ воспитанная и благородная девица. У него не было сомнений, что компанию ей составляли, главным образом, коровы да свиньи. Тем не менее, думал он, она могла бы быть чуть-чуть
