костью кабинете матери. Вместе с ней там были его дядя Джоваккино Адорно, кардинал Санта-Барбары, и Райнальдо Адорно, которого сопровождали двое его долговязых сыновей, Аннибале и Таддео. Громкие голоса предупредили Просперо об их присутствии, едва он вошел, и нетрудно было догадаться, какая именно тема обсуждалась с такой горячностью. Однако он был готов к этому. Его уже подготовили другие. Вчера во дворце Фассуоло один из Гримани повернулся к нему спиной, не ответив на приветствие. При всем при том Агостино Спинола говорил с ним резко и без обиняков, как и подобает закаленному старому солдату:
— Итак, ваш благородный отец забыт, его враги прощены. Ха! Многие идут этим путем, когда манит выгода. Но я не думал, что это будет ваш путь, Просперо.
Просперо оправдывался:
— Только не это. Мне нет нужды искать выгоду.
— Это верно, ваш отец оставил вам богатство. Но какая еще может быть у вас причина лизать руки врагов?
— Были ли они врагами? Или только так казалось? Король Франции — вот кто нарушил слово.
— Так говорят они. И не сомневайтесь, в ваших интересах верить этому. — Спинола насмешливо ухмыльнулся и невозмутимо зашагал прочь. Просперо затрясло, и все же он проглотил это оскорбление. Сейчас не время требовать удовлетворения от одного из тех, кто был верным другом его отца.
Теперь, без сомнения, его ждало нечто подобное. Он смело шагнул навстречу новым нападкам.
Его мать резко обернулась, когда открылась дверь. Она раскраснелась и явно сердилась.
— Слава Богу, наконец-то ты пришел и можешь ответить им сам, — такими словами встретила она сына. — Я скоро сойду с ума, если мне придется и дальше вести споры вместо тебя.
— В этом нет никакой необходимости. — Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной, совершенно невозмутимо рассматривая дядьев и кузенов. Но самообладание Просперо было напускным. Он еле сдерживался.
— Надеюсь, что всегда смогу сам отвечать за себя.
— Видит Бог, как раз сейчас это необходимо, — обрушился на Просперо дядя Райнальдо. Он был крупным крепким мужчиной с бородой и с толстыми щеками, ни капли не похожий на покойного отца Просперо. Большим сходством с умершим Антоньотто обладал кардинал, высокий и худощавый, чуть ли не изможденный, с кроткими темными глазами и чувственным ртом. Его губы сейчас что-то шептали, а изящная рука была вытянута в попытке остановить дородного брата. Но Райнальдо с раздражением оттолкнул ее.
— Это дело не для священников и женщин. — Он свирепо посмотрел на Просперо. — Что это за история с женитьбой на даме из рода Адорно?
— Разве вы прежде не слыхали об этом?
— Да, но поверил я только теперь.
— Тогда зачем вы спрашиваете меня об этом? Я помолвлен с монной Марией Джованной Мональди. Вы это имеете в виду?
— Что еще я должен иметь в виду?
— Вам это не нравится?
— Нравится? Вы смеетесь надо мной? Я узнаю, что сын моего брата собирается войти в дом его убийцы, и вы еще спрашиваете меня, почему мне это не нравится.
Кардинал вздохнул, печально и укоризненно.
— Зачем же преувеличивать, Райнальдо? Как-никак обвинения в убийстве не было…
— Позвольте мне судить самому! — заорал на него Райнальдо.
— Дама, — спокойно сказал Просперо, — из рода Мональди, не из рода Дориа.
— Это существенная разница, Райнальдо, — проговорил кардинал.
Но Райнальдо с грохотом обрушил кулак на стол, возле которого стоял.
— Черт возьми! Вы еще будете спорить? Разве она не стала племянницей Дориа после его женитьбы? Разве она не приняла его фамилию? Монна Аурелия остановила его.
— Я думаю, вы забыли о моем присутствии. Не кричите, синьор. У меня от вашего крика болит голова.
— Ваша голова, мадам? А как насчет вашего сердца? Или оно так же бесчувственно, как сердце вашего сына?
— Господь да ниспошлет мне терпение. Я не допущу, чтобы на меня повышали голос в моем собственном доме.
— Нет-нет, — поддержал ее кардинал. — Это непристойно. Весьма непристойно, Райнальдо. Вы должны считаться с Аурелией.
— Я думаю о нашей чести! — огрызнулся разъяренный Райнальдо.
— Стало быть, и о моей, наверное, — вмешался Просперо. — Удивляюсь только, почему вы находите это нужным. У дяди перехватило дух.
— За свое бесстыдство, — ответил он, когда снова пришел в себя, — вы заслуживаете короны наглецов.
— Говорите все, что вам угодно, — промолвил Просперо. — Меня это не трогает. Я считаю, что никто из вас не имеет права диктовать мне линию поведения.
— Мы не диктуем, — сказал Райнальдо. — Мы судим.
— Нет-нет, — не согласился кардинал. — Судить — не наше дело.
— Может быть, не ваше… — начал Райнальдо, но кардинал перебил его:
— Скорее уж мое, чем ваше, благодаря моей должности. Но я менее самонадеян. Я не присваиваю себе промысел Божий. Вы можете осуждать, но не богохульствуйте, Райнальдо, разыгрывая из себя судью, у вас нет на это права.
— Уткнитесь в свой требник, вы! Не суйте нос в дела, в которых ничего не смыслите. Говорите, я не имею права? Разве я не имею права на защиту приличий, чести, долга по отношению к нашему имени? Позор Просперо падает на каждого Адорно.
— Тем не менее вы не стесняетесь извлекать из него выгоду, — насмешливо бросил ему Просперо.
Райнальдо и оба его сына взревели в один голос. Просперо, успевший прийти в ярость, расхохотался в ответ на эту вспышку.
— Разве вы не бедствовали в ссылке, каждый из вас; разве у вас хватало смелости сунуться в Геную или потребовать своего признания, пока шесть месяцев назад мое примирение с Дориа не позволило вам вернуться назад? Я полагаю, вы знали об условиях. Или могли догадаться. Разве честь, приличие или долг перед нашим родом, о которых вы тут болтаете, помешали вашему возвращению сюда, когда отмщение еще не наступило? Не помешали, судя по тому, с какой поспешностью вы вернулись к спокойствию и достатку. И вы еще осмеливаетесь с презрением осуждать поступок, благодаря которому это стало возможным.
Плотно сжатые губы прелата скривились в усмешке. Прикрыв глаза, он сложил руки на груди.
— Подумайте об этом, мой добродетельный, самонадеянный брат, — кротко пробормотал он. — Поразмыслите об этом.
Но Райнальдо не обратил никакого внимания на эти слова. Его выпученные глаза уставились на Просперо. В них отражались изумление и ужас. Затем он перевел взгляд на своих нахохлившихся сыновей.
— Этот человек — сумасшедший, — провозгласил он.
— Нет, он не сумасшедший, — возразил Таддео. — Вы думаете, он искренен? Он достаточно хитер, чтобы спрятаться за доводы подобного рода. — Он двинулся к Просперо, и его голос повышался по мере того, как нарастала злость. — Разве мы знали, что за отмену приговора об изгнании нужно заплатить таким позором?
— А разве нет? Значит, вам не хватило любознательности. Но теперь вы все знаете. И что вы будете делать? Перестанете пожинать плоды? Снова станете бездомными скитальцами или будете есть хлеб, который дает вам мое предательство? А может, исполните свой долг каким-нибудь более героическим образом? До тех пор, пока вы пользуетесь плодами моего соглашения, забудьте о вдруг накатившем на вас презрении. Помните, что стоящий на страже у калитки — такой же вор, как и тот, кто отрясает деревья.
