настроение. Те, кто был на берегу, столпились вокруг Драгута и его приближенных, требуя подтверждения слухов.
— Славьте Аллаха, — отвечал им Драгут. — Все, что вы услышали, — правда. Мы уведем добычу из- под носа неприятеля.
Сказав это, он расхохотался, исполненный ликования. Просперо решил, что настало время потребовать исполнения обещания. И обрадованный Драгут согласился. Возможно, он не только хотел показать, что гордится верностью данному слову, но и понимал, что, хотя Просперо уже поделился своим секретом, в ходе исполнения замысла могут возникнуть трудности, и острый ум генуэзца еще пригодится ему. Подобно Генриху IV, утешавшемуся тем, что Париж стоит мессы, Драгут успокаивал себя тем, что флот стоит какой-то там женщины.
Он приказал отдать Просперо «Асваду», оставив на ее борту лишь турецкого капитана Юсуфа-бен- Хамета и с десяток его людей в качестве меры предосторожности. Пока судно готовили к плаванию, он взял Просперо с собой на свою галеру, куда днем раньше была доставлена Джанна, не знавшая, что ее ждет, и уж вовсе не подозревавшая, что ей предстоит воссоединиться со своим возлюбленным. Синан тоже был там, он снова недовольно брюзжал. Заставив евнуха замолчать, Драгут в двух словах объяснил ему, что положение изменилось, и перед лицом грядущих забот Синан смирил свое раздражение. Пискливо восхвалив Аллаха за благосклонность к правоверным, он отбыл на свою галеру, поняв, наконец, почему с нее сняли гребцов.
Пока Драгут говорил с Синаном, Просперо кратко поведал Джанне о неожиданных переменах в их положении. Услышав эту невероятную новость и испытав несказанное облегчение, Джанна оцепенела и даже не спросила, как могло произойти такое чудо.
Драгут удержал их, чтобы отужинать вместе, и только тогда она начала понимать, какую цену заплатил Просперо за их неожиданное освобождение. Они сидели в кают-компании, их обслуживали несколько нубийских слуг, облаченных по такому случаю в белые кафтаны с голубыми поясами; головы их были покрыты белыми и голубыми платками, подвязанными шнурками из верблюжьего волоса. Довольный Драгут разглагольствовал о том, какую шутку они сыграют с Дориа, и восхищался Просперо, придумавшим все это. Засим последовали рассуждения о величии ислама и о той чести, которой мог бы удостоиться Просперо, внесший огромный вклад в победу правоверных, если бы он служил при дворе султана. Драгут рассказал об Ошиали-паше и других перебежчиках, которые возвысились на службе у султана, и предположил, что Просперо, должно быть, теперь нельзя возвращаться в ряды неверных, поскольку он указал врагу путь к спасению и привел к поражению своих соотечественников.
Тут Просперо впервые осознал, что натворил, и испугался. Прежде это не приходило ему в голову, поскольку у него была лишь одна цель и одно желание — освободить Джанну. Он считал это своим священным долгом. Но, даже испугавшись, Просперо запротестовал:
— Моей целью было вовсе не их поражение и уж тем более не твое спасение.
— Что же тогда?
— Вознаграждение. Плата, как если бы я был твоим наемником. Загоревшиеся было глаза Драгута тут же потускнели. Он ощерился в ухмылке.
— Так или иначе, что предначертано, то предначертано.
Закончив этот разговор, Драгут сосредоточился на жарком из курицы с яйцами и оливами, поданном на большом серебряном блюде.
Позже, когда нубийцы принесли серебряные чаши с розовой водой для омовения, Драгут проводил гостей до шлюпки, которая должна была доставить их на борт «Асвады». Здесь, на галере, наедине с Просперо, Джанна добилась более исчерпывающего объяснения словам Драгута и поступку Просперо, благодаря которому стало возможным их воссоединение и освобождение.
Когда Джанна узнала то, о чем уже догадывалась, в ее глазах появилось смятение. Она слушала Просперо с суровым выражением лица, потупив взор и сцепив руки на коленях. Ее настроение, ее молчание привели Просперо в замешательство. Чувствуя, что Джанна осуждает его, он наклонился и прикрыл ее ладонь своей.
— Вы молчите, Джанна.
— Святая мадонна! Ну что я могу сказать? — огорчение, почти отчаяние слышалось в ее низком голосе. — Вы и сами знаете, что делаете, Просперо. Этим предательством вы навсегда опозорите себя, мой дорогой. Это так, Просперо.
— Предательством? — эхом отозвался он и покачал головой, пытаясь подавить растущую тревогу. — Где нет верности, там не может быть и предательства. И, видит Бог, я не обязан быть верным Дориа. После Шершела.
— Я имею в виду не Дориа, а самого императора, подданным которого вы являетесь, и христианский мир, против которого вы пошли, помогая Драгуту, пойманному в ловушку. Теперь он снова начнет разорять христианские страны. Вашему предательству, Просперо, никогда не будет прощения, не надейтесь. Не зря Драгут предлагает вам стать перебежчиком, как Ошиали. Что вам еще остается?
Схватив обеими руками ладонь Просперо, Джанна повернулась к нему и срывающимся голосом добавила:
— Просперо! Просперо! Что же вы наделали? Расстроенный, он мог лишь оправдываться.
— Драгут улизнул бы и без меня. Он намеревался высадиться в Бу Гаре, затопить свои галеры и идти пешком в Алжир. Я только сохранил ему корабли, вот и все.
— Все дело как раз в кораблях. Вы сами знаете, что Драгут силен своим флотом. Не кривите душой, Просперо.
— Мы были в опасности, — ответил он. — И я не видел других путей к освобождению. Я действовал быстро, сгоряча и не подумал о последствиях. Наверное, только сейчас я начинаю понимать все. Но даже если бы я действовал вполне обдуманно, то должен был поступить так, как поступил.
— Разве жизнь — такой бесценный дар, что мы должны платить за нее бесчестными поступками? Разве жизнь стоит этого?
— Жизнь! — повторил он, и в его голосе почувствовались злобные нотки. — Жизнь! Если бы дело было только в ней! Когда я боялся рисковать жизнью? Высоко ли я ценил свою жизнь в Гойалате, Амальфи, в Прочиде или Шершеле?
— Знаю… знаю, — смягчилась Джанна. — Я имела в виду не вашу жизнь, Просперо, а свою собственную. Я не ошибусь, если скажу, что именно забота обо мне предопределила ваше решение.
— Дорогая моя, если бы речь шла только о вашей жизни… — задумчиво проговорил Просперо, и вдруг его прорвало: — Да знаете ли вы, за что я заплатил этой услугой? Чего я добился в итоге?
И он рассказал, от какой страшной судьбы уберегли ее благословенные небеса; о намерении Синана преподнести ее Сулейману; о том, что Драгут хотел оставить ее себе, чтобы удовлетворить свою страсть и насолить ненавистному Андреа Дориа.
Выслушав Просперо, Джанна горестно застонала и склонила голову ему на грудь.
— Мог ли я перед лицом такой жуткой опасности раздумывать о своем долге перед императором и всем христианским миром?! — вскричал Просперо. — Сердце мое разрывалось. Я ломал голову, пытаясь придумать, как всучить им выкуп за вас. И во что бы все это ни обошлось императору и христианам, я до конца дней буду благодарить Бога, указавшего мне путь к вашему избавлению.
Джанна закрыла лицо руками. А он склонился над ней.
— Скажите, Джанна, мог ли я думать о чем-либо, кроме вашего спасения? На какой еще путь могли наставить меня небеса и моя честь?
Джанна отняла руки от лица. Оно было едва различимо в сгущавшихся сумерках. Взяв лицо Просперо в ладони, женщина заплакала.
— Простите мне все, что я сказала, дорогой. Я подумала, что вы пошли на это из-за вражды к Дориа. Я не предполагала… — она осеклась и добавила полным боли голосом: — Но что теперь делать, Просперо? Что будет потом, когда Драгут ускользнет из ловушки. Ведь обвинят в этом вас, не так ли?
— Это будет потом. Сейчас речь о другом. Если думать о грядущих трудностях, то я не смогу преодолеть сегодняшние. Во-первых, надо завершить начатое дело. Если я отнял добычу у господина Андреа Дориа, тем хуже для него. Это не беспокоит меня, равно как и иные последствия. Не волнуйтесь же и вы, Джанна. Все образуется. Радуйтесь, что вас не отправили в Алжир или Стамбул. Как говорят
