хотел на его караван. Но ежели ты ждешь от меня чего-то другого, Бандри, или хочешь, чтоб я плясал под его дуду, что ж, скажи, а мы тебя послушаем.
— Вот это дело, – вставил Уоган.
Эллис и Холлиуэл не проронили ни звука, но своим видом они давали понять, что не намерены ввязываться в дело, которое Лич повернул как личную ссору. Если б они держались все заодно, капитану пришлось бы туго. Но из-за взаимной подозрительности тонкая нить, которая еще недавно связывала их вместе, оборвалась.
Бандри понимал — если его стычка с неумолимым капитаном обретет личностный характер, для него это будет равносильно самоубийству. И он решил оставить позицию, которую так рьяно защищал.
— Никто не может требовать от тебя большего, капитан, – сказал он. – Но не забудь, нам бы очень хотелось, чтоб ты все же сдержал свое слово.
— Не беспокойся, сдержу, – ответил Том Лич.
После того как меж ними воцарились мир и согласие, буканьеры снова уселись за стол и продолжили прерванный обед.
Глава XVII
Искушение
Этой ночью де Берни тщетно ждал, что мисс Присцилла выйдет поговорить с ним. После событий минувшего дня он чувствовал необходимость объясниться с нею. Но девушка, очевидно, не имела такого желания, потому как минуты шли за минутами, а портьера все не приподнималась.
Де Берни понял, что это не случайно, и с тяжелым сердцем стал теряться в догадках. Быть может, он ее чем-то оскорбил? Быть может, заключив ее в свои объятия, он переступил рамки дозволенного? Но это же было необходимо, ведь они играли роль мужа и жены!
И если ее отсутствие объяснялось только этим, значит, им тем более нужно было обо всем переговорить. В конце концов француз не выдержал и осторожно позвал девушку. Ему пришлось сделать это трижды, прежде чем портьера наконец приподнялась.
— Вы меня звали? – спросила девушка. – Что-нибудь случилось?
Поднявшись на ноги, он длинной рукой отбросил назад плащ и встал перед нею.
— Разрешите и мне задать вам этот же вопрос. Если вы не возражаете, давайте присядем и поговорим! Перемена в вашем поведении привела меня к мысли, что…
— Вам угодно мне кое-что сообщить?
И она услышала, как де Берни глухо и довольно странно усмехнулся.
— К сожалению, таков уж, видно, мой удел! Но на сей раз я сообщу вам нечто более важное, чем обычно.
Мисс Присцилла присела на подушку де Берни, которую он предложил ей, как всегда. А сам сел рядом.
— Скажите честно, если б я вас не позвал, вы бы сами не пришли? Вы, наверно, сердитесь на меня?
— Сержусь? С чего вы взяли? – сказала она.
Но в голосе девушки прозвучали холодные настороженные нотки.
— Быть может, причина тому — недопонимание? А может, вам показалось, что я вел себя слишком дерзко… тогда как…
— Хватит, – прервала его она. – Недопонимание здесь ни при чем. Я слышала, что вы сказали майору Сэндзу. Вы играете роль — специально для Лича. Я вас хорошо поняла.
Голос девушки звучал все так же холодно и высокомерно.
— Вы простите меня? – спросил де Берни, сбитый с толку.
— Ну, конечно. Вы блестяще справились с вашей ролью, господин де Берни.
— Как?
— Так хорошо, что на какой-то миг я даже поверила вам. Я действительно на секунду поверила в то, что ваши печаль и внимание совершенно искренни.
— Уверяю вас, это правда, – возразил он.
— Но… не настолько, чтобы я имела глупость поверить вам до конца.
— О Боже! – воскликнул француз. – Неужто вы хотите сказать?..
Он вовремя сдержался и не произнес слов, которые готовы были сорваться с его уст: «Неужто вы хотите сказать, что я расстроил вас только потому, что моя нежность показалась вам притворством?»
— Вы собирались что-то добавить? – спросила девушка.
— Да, но об этом лучше промолчать.
— Но если вы скажете, – настаивала она уже более мягко, – быть может, тогда нам удастся понять правду и друг друга?
— Бывает правда, которую лучше не знать, – она как плод с Древа познания добра и зла.
— Но ведь мы с вами не в Раю, господин де Берни.
— Как раз в этом-то я и не уверен. Еще никогда прежде не был я так близок к вратам Рая, как в последние дни.
Наступила тишина, она длилась так долго, что де Берни стал опасаться, уж не оскорбил ли он девушку всерьез. Но, глядя на белый прибрежный песок, сверкающие воды лагуны и на черный силуэт «Кентавра», она как бы невзначай спросила:
— Господин де Берни, в вашем раю тоже принято играть роли?
На сей раз он понял как никогда, что имела в виду девушка. Ей хотелось получить от него откровенное признание — вряд ли подобное желание можно было выразить более понятными словами. Наконец, проведя рукой по влажному лбу, он неторопливо и тихо ответил:
— Поймите, Присцилла, я могу быть спасен лишь в том случае, если сумею ограничивать свои желания.
— Значит, вы думаете только о себе?
— Быть может, как раз только в этом я и не ощущаю себя эгоистом.
Между ними снова воцарилась тишина — безнадежная для нее и мучительная для него. Затем, следуя чисто женской логике, мисс Присцилла вернулась к тому, с чего начала:
— Значит, сегодня вы не играли? Да?
Голос девушки звучал ласково.
— Но разве могло быть иначе? Я — это я, а вы — это вы. Единственный мост, которым судьба может нас соединить, – притворство.
— Судьба — может быть. Но вы… вы же не строите мостов?
Де Берни ответил строго:
— Вряд ли найдется такой мост, который выдержит мою поступь. Слишком тяжкий груз ношу я на себе.
— Но разве вы не можете избавиться от него хотя бы частично?
— А разве человек может избавиться от своего прошлого? От своей натуры? Все это теперь давит на мои плечи непосильным бременем.
Девушка медленно покачала головой и прильнула ближе к нему.
— Ваша натура не такая уж и обременительная. Я успела ее изучить. А прошлое… Что такое прошлое?
— Настоящее наследие, то, что мы имеем в настоящем. Оно — частица нас самих.
Мисс Присцилла вздохнула:
— Какой же вы упрямый! А вам не кажется, что ваша смиренность не что иное, как разновидность гордости?
— Гордости? – как бы возражая ей, переспросил де Берни и, помолчав немного, наконец сказал: — Быть может, вы и правы… Я оттого горд и упрям, что хочу сохранить в себе хоть немного чести, чтобы быть
