приступа, разные внутренности в хорошем состоянии.
Корнелиус Коглан, 32 лет, из Парижа, штат Айова, погиб во время пожара «Катерпиллер К?», органы, спасенные от огня.
Родни Мунро, каменщик, 25 лет, упал с лесов с пятого этажа, разные органы в превосходном состоянии.
Я вам о ней уже рассказывал, сколько надо повторять одно и то же, дурехи?
Одному миллионеру пришло в голову залечь в морозилку, чтобы сохранить в замороженном виде свой рак до того времени, пока откроют надежное лекарство. Потом это распространилось — вы же знаете, какие они, миллионеры. Итак, образовалась компания «Кансер Келвинатор инк.» по инициативе X. Б. Нидхема, президента совета директоров «Саус-Келвинатор» из Ист-Хартфорда, штат Коннектикут, с участием сеньора Уильяма У. Себесона, экс-президента «Маджестик телевижн К?» из Нью-Джерси (рак печени) и Сэма Каплана, коммерческого директора «Мувиз К?» из Лос-Анджелеса, штат Калифорния (рак горла). В огромных ангарах размещены рефрижераторы с миллионерами, откуда их периодически вынимают, чтобы они могли уладить срочные дела, для чего их предварительно оттаивает на парУ, а затем извольте обратно в антарктический холод. Поскольку миллионеры народ чрезвычайно занятой и должны быть пунктуальными, уже изобретены морозилки с будильниками: мол, разбудите меня в феврале без пятнадцати минут. К тому же, благодаря интересному изобретению «Радиоэлектроник корпорейшн» из Толедо, штат Огайо, замороженные могут общаться с внешним миром при помощи системы динамиков. Таким образом, появилась возможность того, чтобы шепот замороженных миллионеров доходил до секретарш и прочих членов директората с нормальной громкостью. Другой проект, альтернативный, но также необязательный, касается зимовки с секретаршей. И если у нее рак, тем лучше (одним выстрелом убивают двух зайцев), таков случай вышеупомянутого Сэма Каплана, которого заморозили с его секретаршей, Люсиль Нюренберг, 27 лет, страдавшей опухолью в кишечнике. Так что теперь можно нередко встретить объявления о том, что требуется секретарша, владеющая немецким и испанским, с раком груди, приятной внешности, оплата высокая. Уже состоялся первый ежегодный конгресс замороженных в отеле «Хилтон» в Вашингтоне, с шумными спорами и весельем, возглавленный Великим Канцлером Ноутоном X. Педерсеном (селезенка, поджелудочная железа и часть желудка), блестяще выступившим на телевидении в сопровождении своей любимой (сказал он, улыбаясь) секретарши с небольшим раком матки.
Ну, покамест довольно, меня призывают мои обязанности в Четвертой власти.
Чтобы он не уходил, ну, пожалуйста.
Чтобы рассказал, как прошло у него интервью с Бонавеной.
Чтобы описал чествование лучшего бандонеона Буэнос-Айреса.
Чтобы объяснил, как он пишет некрологи в «Ла Насьон».
Но, главное, чтобы рассказал о беседе Лохиакомо с английским журналистом.
Ну, девочки, не будьте слишком критичны, бедняга изучал английский в какой-то академии во Флоресте[186] у преподавателей, которые на рекламных афишах изображены с трубкой во рту и похожи на Шерлока Холмса, а потом оказывается, что их фамилии Пассалаква, Рабинович или Гамбасторта[187]. Надо оценить его мужество, черт побери!
Вы себе не представляете, какой это подвиг перейти от неаполитанского «с» к оксфордскому «р». В момент тотального кризиса человека, как выражается мэтр Сабато, вам, небось, такие глупости кажутся смешными.
Уж не говоря о том, что английское произношение придумано неграмотными пиратами, которые писали «Лондон», а произносили «Константинополь». Кроме того, дорогие мои, известно — едва кто-то раскроет рот, чтобы что-то сказать на английском, как тут же находится другой англичанин (в другом графстве, другом колледже, другом клубе, другом доме и даже в этой же комнате), имеющий вескую причину возмутиться. И зачем столько трудиться над фонетикой, да еще заморской. Если не согласны со мной, вспомните о Платоне, которого очень многие называют Плотином. Разница невелика — как между нейтроном и нейтрино. N'exagerons donc pas![188]
Тогда пусть расскажет о латиноамериканском буме!
Молчите, болтушки! Просто вы типичные эксплуататорши и типичные для истеблишмента бездельницы.
В таком случае пусть расскажет о романе молодого Переса ди Фульвио.
С тех пор как наша публика смогла читать Джойса и Генри Миллера на испанском и поняла, что эти гении писали как Бог на душу положит, все очень оживились и решили, будто всего делов только и есть, что переносить на страницы книг целые стены буэнос-айресских уборных, граффити, которыми восхищаются снобы в этих веспасиановских заведениях Града Просвещения[189], но ведь здесь, если угодно, эти художества отличаются не меньшим, а то и большим богатством не только с точки зрения семантики и семасиологии, но также в перспективе развития пластических искусств. Факт нисколько не удивительный, ибо наша страна в основном создана итальянцами и галисийцами, двумя самыми пластически одаренными народами, если таковые бывают. Какое богатство! Какая находка для национальной промышленности! Какая пощечина толпе низкопоклонников, верящих только в чужеземное искусство! Итак, имея шариковую ручку и бумагу (достаточно уметь читать и писать) или японский магнитофон, принесенный в пригородную пиццерию, и составив подробное описание (тут, конечно, требуется поработать con ostinato rigore[190]) того, как невесту будущего автора бестселлера изнасиловали на пустыре в Вилья-Сольдати [191], создается феноменальный роман, и, разрекламированный Хорхе Альваресом, он становится одним из самых громких событий последних 57 минут. Потому что все это длится 57 минут, что соответствует закону пропорциональности: Джеймс Джойс относится к нашему карманному Джеймсу Джойсу, как пятьдесят лет к X. Не будем голословны et parlons chiffres[192]: подсчет по часам дает точно 57 минут для этого джеймса джойса, низведенного до размеров карлика. Но, девочки, я пошел, я должен взять интервью у Мирты Легран о прическах.
— Нет, нет и нет! Поговори о Джойсе, Кике!
— Что вы хотите, чтобы я вам рассказал? Этот молодец изобрел турбовинтовой самолет, и в течение пятидесяти лет 236 писателей убывающей величины занимаются тем, что вносят модификации в пепельницы или в шапочки стюардесс. И называют это Участием в Развитии Новой Авиации. И самое трогательное, что, смастерив пепельницу, бывшую в моде в 1922 году, они считают ее новинкой. Как и другие, которые каждые одиннадцать лет (не иначе, как тут виной солнечные пятна) заново открывают строчные буквы и мнят себя потрясающими гениями из-за того, что опубликовали рассказик без заглавных букв и знаков препинания. Тьма рахитичных наследников Джойса, порожденных кровосмесительными связями между детьми и кузенами этого опасного жеребца-производителя, его внуками и и внучатыми племянниками, правнуками и правнучатыми племянниками. Таким образом, каждую неделю возникает один из этих гемофиликов, который непременно стремится демистифицировать язык и всерьез верит, что достигнет этого пустыми страницами — а это обессмыслил уже Стерн в XVIII веке — и графическими играми, использованными Аполлинером. А бедняга месье Шульберг принимает это всерьез и издает антологии с подобными аттилами типографии — где они пройдут, уже не растут ни заглавные буквы, ни точки с запятой, и вам приходится писать все так как я сейчас это делаю потому что как говорил гегель плавать учатся плавая и это есть диалектика и поэтому мао до завтрака переплывает янцзыцзян чтобы поддерживать форму и служить примером сынам культурной революции так что сами можете вообразить какое начинается безобразие когда опускают точку с запятой как делает антонио хота марч состряпавший эту книжонку на которую то и дело я натыкаюсь потому что милейшая тетенька с мушиной головкой их коллекционирует у бедняжки прямо слюнки текут от удовольствия и мне даже пришлось участвовать в своего рода круглом столе который возглавляет сама hotesse[193] то и дело приказывая мне
