что те страшные незнакомцы, которые являлись ему по ночам, были всего лишь призрака ми.
Ребенок пытался бороться со сном, задыхался, но даже не пробовал высунуть голову из-под простыни. В тот вечер мальчик был особенно утомлен. Ему припомнились некоторые со бытия прошедшего дня — драка с хулиганами улицы Башле, рыжая собака Альбертины, ко нура с метлами, грубый толчок Мака, — и как бы в порыве самозащиты он забылся глубоким сном.
Пять дней назад, в день похорон на кладбище Пантен, кузина Элоди нарядила его в костюм с брюками-гольф, повязала черный галстук, а на руку надела траурную повязку. Она дала ему черные перчатки, но они были чересчур велики, и поэтому Элоди посоветовала держать их в руке. Женщины, толпившиеся в магазине галантереи, хотели, чтоб Оливье последний раз по смотрел на свою мать, пока служащие похоронного бюро Робло еще не закрыли гроб сосновой крышкой, но мальчик так посинел от страха, что кузен Жан попросил на этом не настаивать.
С окрестных улиц собралось немало людей, больше было женщин. Явилась Альбертина, одетая по-воскресному, Гастуне с черным беретом в руках, грустный Люсьен, явно думающий о своей туберкулезной жене, мадам Папа в шляпе с лиловой вуалеткой, семья Рамели, семья Шлак, мадам Шаминьон, барышня Шевалье, консьержки, торговцы, портнихи, жители сосед них домов и еще двое мужчин, которых здесь никто не знал, кроме Оливье, помнившего, что тот и другой пользовались расположением Виржини.
Члены семьи, близкие и дальние родственники заполнили собой все помещение галан терейной лавочки. Здесь был очень высокий и толстый мужчина в прорезиненном плаще, он приехал в автомобиле «
— Поцелуй же своего дядю!
Гигант снисходительно наклонился и приложил губы ко лбу Оливье. Это был деверь Вир жини, брат ее мужа, и Жан не имел с ним родственной связи. Оливье видел дядю всего один раз в жизни, но часто слышал разговоры о том, как «преуспел» дядя в жизни благодаря своему об разованию и небольшому капиталу, с которого он начинал. Дядя, пожалуй, был человеком застенчивым, и ребенок оттого еще больше робел перед ним. Хорошо скроенная одежда, сши тая из превосходной материи, высокомерные замашки, манеры крупного буржуа, а также вы сокий рост отличали его от прочих, и дядя был заметно смущен, что на него так все смотрят.
Рядом стоял какой-то тщедушный старик в рубашке с целлулоидным воротничком и та кими же манжетами, в старомодном сюртуке, с биноклем в руках. Он поглаживал свою остро конечную бородку вызывающим и чуть карикатурным жестом. Дядя представлял его всем под ходившим следующим образом:
— А я привез с собой господина Дюкорнуа.
Сказав это, дядя принимал значительный вид, полагая, что и другие учтут важность этого события. Все утро Оливье слышал, как повторялась фраза:
От этих особ, принадлежавших к иной среде, местные жители держались на некоторой дистанции, подчеркивая свое почтительное уважение. Стоя напротив галантерейной лавочки, около предприятия Дардара, за этой сценой наблюдал Паук; несколько любопытных высуну лись из окон.
После долгих и нудных споров было решено не брать Оливье в похоронную карету, и во круг гроба заняли места Жан, Элоди и один дальний родственник. Карета медленно тронулась, и процессия потянулась за ней вслед черносерой лентой. Дядя взял Оливье в свою машину, он вел ее сам. Господин Дюкорнуа и мадам Хак сидели сзади, каждый в своем углу, изредка обмени ваясь вежливыми взглядами. Мальчик был бледен и казался рассеянным. Он еще ни разу не ез дил в автомобиле и в пути ему стало дурно, но никто этого не заметил. Оливье, понурившись, уставился на дядины ноги, нажимавшие на педали.
Позднее, уже на кладбище, к ним присоединилась темноволосая дама в трауре, и дядя спросил мальчика:
— Ты не узнал свою тетю?
Оливье позволил этой даме, выглядевшей надменной и строгой, расцеловать себя в обе щеки. Она прижала на мгновенье ребенка к себе и ласково погладила по волосам. Потом во просительно посмотрела на мужа, тот пожал плечами, будто хотел сказать: «Ну что ж, уви дим…»
Через некоторое время погребальный кортеж нагнал их, и толстая Альбертина, потря хивая своей жалкой, наполовину облезлой черно-бурой лисицей, покрывавшей ей плечи и распространявшей запах нафталина, властно забрала Оливье под свое покровительство, как бы стремясь защитить его от толпы. Должок за шерсть, который она не уплатила, обязывал ее проявлять внимание. На кладбище она показала своему подопечному, как бросить горсть зем ли, упавшую со странным стуком на деревянную крышку гроба.
Когда закончилась похоронная церемония, все наскоро собрались в кафе против клад бища. Между членами семьи завязалась беседа, в которой то и дело мелькали фразы: «Надо знать, чего вы хотите», «Во-первых, нужно сделать вот что…», «Подождите, давайте разберем ся!» Потом возник разговор уже чисто деловой, ибо слышалось: «Ну это уж чересчур…», а также «Почему мы, а не вы?..» — и тон беседы становился все резче, мотивы излагались все раздра женней.
— Мальчика лучше бы удалить…
Какая-то женщина увела ребенка в другой конец зала, к кабинке с телефоном. После по лучасового спора почти достигли предварительного соглашения.
— Ладно, до августа мы подержим его у нас, — сказал Жан, — а там посмотрим…
— Ну, это уж решит семейный совет! — бросила тетушка.
— Ведь у нас двое детей, — сказал дядя.
И женский голос:
— Нам с ним трудно будет, мы с ним не справимся, это же уличный мальчишка, настоящий, вы знаете, шалопай!
Но многие твердили на все лады:
— После летних каникул непременно найдем выход!
Под конец Альбертина, тихо переговорив с остальными, взяла Оливье за руку:
— Ну пошли, попрощайся с твоим дядей, с тетей, с кузенами…
Не был забыт и таинственный господни Дюкорнуа. Оливье чувствовал на своем лице ды хание всех этих людей, ручонка его утопала в их вялых и влажных ладонях.
Толстуха Альбертина шла, грузно покачиваясь, и тянула Оливье за руку. Долго шли они так по предместью, сумрачный пейзаж которого не могло оживить даже солнце. Дойдя до пере хода, отмеченного по асфальту железными бляхами, Альбертина откашлялась, проглотила слюну и, выпятив грудь, наставительным тоном сказала:
— Дяде следует взять тебя к себе. Прежде всего, он богатый. И притом хороший человек. Только им надо подумать. Знаешь, ведь они не ладили с твоей мамой. У нее тоже был свой харак тер, что тут скрывать…
И толстуха закончила свою мысль жестом, покрутив у лица толстыми, как кровяные колба