– Разве не из Государевых рук булаву получали?
– Из рук благословенно почившей в Бозе Государыни Елизаветы Петровны.
Этим ответом он словно не признавал нынешних разговоров о гетманской булаве.
Теперь Екатерина не знала, как дальше продолжать разговор с этим упрямым, набычившимся царедворцем – так ей по крайней мере казалось, ибо тяжелая, полнокровная голова его сама собой с высоты породистого тела напирала на стол.
– Вы невозможны, граф! Подите домой, подумайте о своем дальнейшем пребывании… и пребывании этой булавы… под нашим скипетром!
Его словно ударили пудовым скипетром по шее, как старой, ощеренной шипами булавой, первоначально и предназначенной, чтоб властной рукой крушить щиты и латы. Что там выя человеческая!
От обиды или забывчивости, последний поклон он отдал не слишком низко… и пошел к тем дверям, через которые привел Орлов.
– Куда-а?
Вскрик испуганный был совсем не императорский – бабий…
Он круто повернулся и, уже не решаясь на повторный прощальный поклон, быстрым шагом прошел к парадной двери.
Череда генералов, сенаторов и увешанных звездами сановников со страхом воззрилась на угрюмого гетмана, который в кабинет вроде бы и не заходил, а из кабинета выходит! Пожалуй, не в одной голове пронеслось: «Да жива ли хоть Государыня?..»
Один Григорий Орлов был весело невозмутим. Нагнал на выходе к парадной лестнице, где тоже парно стояли преображенцы, и взял под локоть:
– Нехорошо, граф Кирила. Ваш приезд все-таки следует отметить. Чаю, подпортили кровь Государыне?
Нет, сердиться на нынешнего фаворита было невозможно!
– Подпортил, граф Григорий. Едино утешает – из старинной любви… – как-то легко и развязно почувствовал себя гетман после сдавленной духоты кабинета.
– Ну, так поздравляю, граф, с мужской доблестью! Так их… баб!… – Последнее слово уже шепотом на ухо договорил. – Выпьем по-мужски?
– А почему не выпить?
– Вот именно! Сюда, сюда, – стал Орлов заворачивать его в боковой коридор.
Кирилл Григорьевич, не будучи никогда растяпистым человеком, охотно пошел. Если пути Господни неисповедимы – так пути любовников тем более. Смертны. Пьяны. Веселы. Живи, пока живется.
В устройстве личных покоев первого камергера Григория Орлова было нечто схожее с покоями первого камергера Алексея Разумовского. Видимо, все любовники одинаковы. Кирилл Григорьевич входил уверенно как к своему старшему брату бывало. Тоску-кручину вином разбавить, и ладно.
VIII
Сыновей навестить, что ли?
Могли бы это сделать на другой день и сами сыновья, но они были заняты пресерьезным делом – первенство в домашней гимназии делили. Главенство. Власть. По образцу и подобию старших.
Если брать лета с церковных записей, так старшинство, само собой, принадлежало Алексею – ротмистру пятнадцати лет от роду. Он не замечал, что без лишнего шума вошедший отец из соседней комнаты наблюдает через раскрытую дверь. Командовал:
– Подвое, попарно – шагом марш вон!…
Никто и не думал выходить. Младший, Григорий, да сын Теплова жались к Андрею. Защитник! Еще несколько воспитанников, подсунутых сюда высокородными приятелями, метались от старшего брата к Андрею и обратно. По вечному обычаю взрослых: чья возьмет! В споре, кажется, одолевал Андрей…
Он был третьим по рождению, Алексей вторым; впереди братьев выбралась на свет Божий только Наталья, уже выскочившая замуж. Самозабвенно на первых порах метала детишек графинюшка Екатерина Ивановна, почитай, ежегодно. Разница между братьями, в один год, уже стерлась; умом и всем своим развитием Андрей явно превосходил Алексея. Он не оставался в долгу:
– Раскомандовался! Не пехота же. Следовало бы знать, что ротмистру Конной гвардии полагается быть впереди роты. И команда надлежит другая: сабли наголо, за мной!
Ни тот ни другой сабель еще не видывали да и особого интереса к ним не проявляли. Ладно, Андрей – и ротмистр-то в полк не рвется. Плетью гнать? Сынки казацкие в пятнадцать-то лет уже в битвах бывали, даже гетманами становились, как Юрий Хмельницкий. Грамотей Андрей уже это говорил. Алексей фыркнул:
– Лошадям хвосты крутить?..
И это при том, что конюхов и денщиков отец обеспечит. Но не мешает и самому, для науки, скребницей по конской холке помахать. Не любить коня – как ему доверяться? Жизнь всадника от коня же и зависит.
Ломая упрямство сопливого ротмистра, гетман еще прежде рассказывал про Хмельницких да и про короля Фридриха, – как тот сутками не слезал с седла, запутывая погоню казаков. Оттого и не могли его взять самые разудалые запорожцы.
Отцу надоело из-за двери выслушивать своих недорослей. Не за сабли, так за воротники уже берутся. Маленький Гришуня разнимает, да куда там! Отпихнули с одного и другого бока, заверещал, как заяц. И по годам еще совсем малолеток, вдобавок болезненный, хилый какой-то – явно не казацкой породы. Уж не согрешила ли с кем графинюшка Екатерина Ивановна? Он знал, что ехидство напрасно, просто срывал на ней свою нелюбовь к Григорию. Последыши, Лев и Иван, оставленные пока дома с многочисленными мамками, и то родительское упрямство показывали, дрались меж собой, едва и на ноги-то став. А уж эти старшие – не в шуточную драчку ввязались; у обоих кровавые слюни потекли. Отец терпел, не разнимал, желая убедиться, чья берет. Но из боковых дверей проспавшие слуги налетели, всем скопом потащили Алексея в одну сторону, Андрея в другую, а Гришуню так на руки, чтоб не путался под ногами. Тут отец и посчитал, что пора выходить.
– Здорово, казаки! – как ни в чем не бывало окликнул растревоженную ораву.
Сыновья сбились в кучу, утирая рукавами камзольчиков носы. Слуги вытянулись, как провинившиеся денщики, один старый инвалид бесстрашно закулдыбал к хозяину, да и то потому, что пьян, как всегда, был.
– Здоров и ты, Парфеныч. Поелику трезв ходишь…
– По ельнику и хожу, ваше сиятельство, по осинничку, по пенькам гниленьким, спотыкамши. С приездом, радость наша!
И не спрашивая, припал к хозяйской руке. Вот что значит настоящие слуги! Только тогда остальные стали подходить, поздравляя хозяина с приездом.
Он со всеми перекинулся словцом и велел:
– Стол накройте, обедать у вас буду. Сопли казакам вытрите. Конюшему накажите, чтоб часа через два крытые сани закладывал. Другие, для дальней поездки.
Сыновья насторожились при «дальности», но их уже повели умывать и оправлять после драчки.
Отец ничего особого не говорил за обедом, только после, собрав учителей, закрылся с ними на изрядное время. Мысль-то вполне уместная: каковы успехи у бузотеров? И не скрывайте, господа наставники! Они сразу поняли. Выходило, что успехами могли похвастаться только Андрей да сынок Теплова. Ну, про Теплова он пропустил мимо ушей – Андрей заинтересовал. Чем же так отличен второй сын? А тем, что читает много, языки, немецкий, французский ли, прямо на лету схватывает. Сейчас и третий иноземный пошел, английский, – тоже успехи немалые. Грамоте-ей будет, ваше сиятельство!
Под такие добрые слова он хорошо угостил наставников и пригрозил в шутку, что ближайшее время почаще будет наведываться – надобность, мол, появилась задержаться при дворе.
