целый полк приведет, боюсь, и Головинский дворец всех не поместит.
Ясно, что не будет, как перед коронацией, целыми днями гостить…
– Я рад, ваше величество, и тому, что вы пообещали. Прикажете готовить встречу?
– Не приказываю – прошу… по старой памяти, Кирилл Григорьевич.
– Тогда скачу, лечу поперед вас!
Он приложился к вздрогнувшей ручке и выскочил на дорогу, крича своим:
– Коней! Лучших! Налегке!
Карета, освобожденная от лишних вещей и запряженная свежим шестериком, сорвалась с места под оглашенное хлопанье бичей.
Такой бешеный шестерик не могла нагнать и Государыня.
Кроме обычных приготовлений, еще надлежало упрятать куда-то Софью Осиповну, отправленную ранее в Петровское. Екатерина наверняка не захочет с ней встречаться.
Слава богу, и в Москве, и в Подмосковье было немало домов, оставшихся от старшего брата. И пяток Софьюшек спрячешь. Государыня… она же и Екатерина Алексеевна… по старой памяти в гости грядет!
До самого последнего дня Кирилл Разумовский не очень-то верил в богомолье Екатерины Алексеевны. Конечно, ее прошлое протестантство давно улетучилось из души, и тело напиталось стойким русским духом; конечно, живы были в памяти пешие походы с незабвенной Елизаветой Петровной, восторг при виде людских толп, двумя шпалерами падающих ниц при виде шествующей Государыни, но… Это ж не коронация, не память о великом строителе Петербурга, не воскрешение его царственной дочери. У Екатерины все было иное. Даже поздняя любовь к утехам женской жизни… Разум, душа и тело жили как бы порознь, в триединство не соединялись; над всем властвовал неукротимый разум. Власть! Власть! Даже над покорителем Тавриды. В приливе женской благодарности можно дать титул «Таврического», но при малейшем неудовольствии ожечь окриком: «Не забывайся!» Иначе чем объяснить, что перед самым выходом в этот пеший поход в тихое Петровское нагрянул сам виновник исходившей пирами Москвы?
– Нет, Кирилл Григорьевич, с турками легче! – едва оставив свою небольшую свиту в приемной зале, покорно побрел за хозяином дома внутрь апартаментов.
Так и просидел до того времени – время, конечно, зря не теряя, пока прискакал курьер с известием: Государыня выступает! Ни слова более. Екатерина знала, разумеется, где сейчас пребывает герой Тавриды и задунайских походов, но в свой поход его не пригласила. Она лучше его представляла, как нелепо будет выглядеть импозантная фигура генерала на пыльной Яро-славке, – и «не пожелала того». Потемкин с невольным извинением сказал Разумовскому:
– Не судьба, Кирилл Григорьевич, попировать нам где-нибудь на ярославском бивуаке. Но вы идите. Для вас это – поход в Малороссию. Разведку боем я сделал – штурмуйте крепость. А я помогу. И не я, Потемкин, буду, если не закреплю победу!
С этой мыслью и вышагивал фельдмаршал, своим-то видом тоже не походивший на богомольца, по знакомой Ярославке. Который уж день. С ума сойти можно!
Но с ума никто не сходил, не сошел и он. Ибо с умом великим была сама Екатерина. Она не пылила столь бесшабашно по Ярославке, как Елизавета Петровна. Довольно и того, что на выходе из Москвы. На подходе к очередному подорожному храму. На отворотке к знакомому Раево. Там уже стояли шатры. Дымились костры. Дорога к Петровскому шла через Раево. А Екатерина «шла» в удобной «царской» карете, из которой выходила загодя, как и всегда, при виде ликующей толпы. Кто мог ее столь непринужденно сопровождать, как не граф Разумовский? Неслышно, невидно, на полшага позади, но всегда под правой рукой. Если не нужно – в бессловесности, а если нужно – будь добр, отвечай:
– Как поуляжется гвардейская пыль, и прогуляться ведь можно?
– Можно, если изволите, ваше величество.
Приветственные крики? Да, да, надо уважить величественной улыбкой. Но по взмаху ее одетой в черное ручки они стихли. Да, да небольшой отдых в походном кресле. Чего всем топать кругом да около? Конногвардейцы удалились кормить лошадей. Камеристки свернули молебный плат – до нового явления народу, и Екатерина кивнула, поднимаясь:
– Кирилл Григорьевич, что же вы?..
А он тут как тут, уже на ногах. С приятной улыбкой:
– Право, Екатерина Алексеевна, я пажем с вами становлюсь!
Она вначале с некоторой насмешкой глянула на него, потом одобрительно:
– А ведь и верно – паж. Сия должность – не утруждает?
– Услаждает, ваше…
– Не договаривайте уж в таком разе. Завидую я вам, Кирилл Григорьевич.
– В чем же, Екатерина Алексеевна?
– Можете жить как живется. Не царь, не гетман… и даже не герой Тавриды. Знаю, знаю, он просил за вас… и в поход сей просился. Хороши бы вы были на этой дороге! Вдвоем-то. Да после бивуака?
Но и она неплоха на этой лесной дороге, где можно позволить и под ручку себя взять. Чуть-чуть, чтоб не забывался не такой уж молодой паж…
– Не в последний ли раз мы идем вот так, Кирилл Григорьевич?
– Что вы говорите, Екатерина Алексеевна!
– Знаю, что говорю, – отсекла она всякое недоразумение. – Будет не хватать мне в Петербурге упрямого хохла, но не смею вас больше удерживать при себе.
– Екатерина Алексеевна?..
– Увы, опять Императрица! Доля моя такая.- Ваше величество!…
– Ничего, пройдемся пока как старые друзья… вплоть до самого Петровского, а?
– Да чего же лучше, ваше…
– Не величайте пока, Кирилл Григорьевич! Не судьба вам называть меня Катеринушкой, но… Назовите!
Он замер на полушаге, опустился на колени и припал к ее зависшей руке:
– Катеринушка…
Затянутая в белое ручка – да когда же успели переменить ей перчатки? – эта белоснежная ручка совсем ласково потрепала его по щеке:
– Да, Кирилл. Вам тоже не позавидуешь. А мне завидовать – с чего же? Видите, с какой неохотой я отпускаю вас в Малороссию. Вспоминать-то будете?..
– Екатеринушка…
– Довольно, Кирилл Григорьевич! Императрица не вольна под ручку прохаживаться по лесным дорогам… Видите? Стражи мои!
Поодаль, за деревьями, угадывались конногвардейцы.
– Ваше императорское величество!…
– Увы, граф. Опять величество, опять императорское… Прощайте. Можете отправляться куда угодно и когда угодно! Ступайте. Карета вас догонит.
Он не оглядываясь пошел по дороге в свое Петровское…
«Тридцать верст, далеко ли!» – только и успел в грустном раздумье посмеяться. Карета в пять минут нагнала.
VII
Не суждено ему было сейчас же галопом пуститься в Батурин. Софья Осиповна со всем своим родственным ворчанием отбыла вперед, чтоб налаживать поместную жизнь, а граф Кирилл Разумовский погрузился в изучение свадебных прожектов старшего сына.
Не то что дядька Алексей Григорьевич, тем паче отец – нет, нынешний отпрыск семейную науку по всем законам узаконивал. Женился он на первой – знайте наших! – российской невесте. Из рода Шереметевых. Кому теперь уступал – да и уступал ли? – род Разумовских. Со всеми дареными имениями
