Чернобай, Каракалпаки — черные шапки, Караман — черный человек и т. п.
Для охраны Азова турки оставили до 600 военных людей, которых русские послы также стали именовать казаками, так как они выполняли те же поручения, как и старые азовские казаки, т. е. провожали и встречали послов, охраняли купеческие караваны и проч. Эти казаки в соединении с крымцами и ногайцами впоследствии не раз нападали на рязанские украйны и мордву{177} . Выгнанные турками из Азова казаки ушли на Днепр, на литовскую границу и в 1515 г. вместе с белгородскими поступили на службу к литовско-польскому королю Сигизмунду и получали от него сукна и деньги, что очень беспокоило московского вел. князя Василия III. Написав об этом послу Коробову, бывшему на пути в Азов, великий князь велел ему просить турецкого султана, чтобы он запретил казакам из Азова и Белгорода ходить на службу к его недругу, королю польскому и литовскому. Коробов донес, что по объяснению турецкого посла грека Камала, ехавшего вместе с ним в Царьград, казаки эти ходят в Литовскую землю без ведома султана{178}.
Из этой переписки видно, что как казаки белгородские, жившие при устьях Днепра и у Днестровского лимана, так и азовские, не подчинялись ни туркам, ни татарам и служили по найму, «за гроши и сукна», кому пожелают. Беспокойство же великого князя Василия III, выказанное им при получении известия о службе казаков Литве, заставляет предполагать, что этих казаков было немало, иначе говоря, они представляли из себя грозную силу, с которой Москве приходилось считаться, так как Василий III в то время вел с Сигизмундом войну. Радея о пользах Московского государства и желая привлечь на свою сторону азовских казаков, Василий III обратился к своему тайному другу, брату крымского хана, князю Аппаку, и просил его переговорить с казаками и пригласить их «служить ему, великому князю». Аппак сообщил, что казаки азовские и белгородские раскаиваются в своем поступке и просят его, Аппака, «печаловаться о них у великого князя, чтобы он лиха некоторого им не учинил и чтобы им с своими женами прикошевав жити у Путивля и слугами быти, а его недруга короля (литовского) воевати»{179} . Потом в январе 1519 г. Аппак пишет, что уже год назад как он послал к азовским казакам человека, которому наказывал говорить так: «что он, Аппак, печалуется за них у великого князя, между тем как они, живя в Путивле, ходят, куда хотят; что этому казаки поверили и прислали к нему для переговоров мирзу Меретека». Далее Аппак пишет, что он с Меретеком послал к азовским казакам двух человек с предложением, «чтобы те казаки пришедши негде поближе стали» и приказывал посланным говорить казакам так:
«
Далее Аппак продолжает, что Меретек ныне с меньшим своим братом у них и едет провожать царскую казну, «а кош его в Путивле, а проводив назад казну — будет часа того, а приехав — тебе холопом будет и на твоем деле будет. А и белгородские казаки со мною говорили, что все хотят тут же у тех казаков быти: как им весть будет и они все будут же у них»{180}.
Эта переписка как нельзя более характеризует положение азовских и белгородских казаков, относившихся с недоверием как к татарам, так и к литовско-польским королям-католикам и питавших тайную надежду на покровительство родственного им по духу православного московского великого князя. Если бы эти казаки были магометане, как думают некоторые наши историки, основываясь лишь на татарско-казацких прозвищах-псевдонимах, то им всего лучше было бы служить туркам и крымцам и с ними вместе громить литовско-русские и московские украины и приобретать почет и уважение среди своих единоверцев. Напротив того, турки их гонят, крымцам они не доверяют и «крепко с ними говорят», некоторое время служат, как и днепровские Черкасы, польским королям «за гроши и сукна», но скоро разочаровываются в этом, даже раскаиваются и просят московского великого князя принять их к себе на службу и дать земли для поселения с своими женами у Путивля. Ясно, что как азовские, так и белгородские казаки исповедывали греческую православную веру. Что же касается носимых ими татарских прозвищ, то это объясняется очень легко: азовские казаки в течение трех веков постоянно сталкивались с татарами, раньше входили в состав Золотой Орды и служили ханам, невольно заимствовали от татар нравы и обычаи, отчасти и язык. Татарские черты характера отразились и на последующем казачестве. В XVII и XVIII вв. донские казаки и их жены часто носили татарскую одежду и в домашнем быту нередко говорили на татарском языке. Это отметил в своих записках и инженер-гидротехник де-Романо в 1802 г., говоря о казаках г. Черкасска.
В начале же XVI в. татарское влияние на казаках, оторванных на многие века от московской и литовской Руси и предоставленных самим себе, чувствовалось сильнее, и лишь одна сохраненная ими в чистоте древняя греческая вера тянула их на соединение с московской православной Русью. Татарские псевдонимы-прозвища казаки употребляли часто в соединении с христианскими именами, как например: Андрей Шадра, Сусар Федоров и др. При этом нужно заметить, что татарские прозвища употребляли только казаки азовские, как более других казацких общин удержавшиеся на Дону. Также нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что в татарский язык, имеющий в основании своем тюркские корни, вошла масса слов многих народов юго-востока России, Средней Азии, древней Арианы и Ирана, т. е. языков, когда-то близко стоявших к древнерусскому, языку Гетов-Руссов, о чем уже говорено выше. Быть может, названные прозвища были и не татарские, а древнерусские, массагетские, аланские, народа «Ас», как называли себя на своем языке предки казаков.
Итак, из приведенной выше посольской переписки Василия III видно, что азовские и белгородские казаки, прежние «беловежцы», в первой половине XVI в. после многих скитаний поселились в Северской области, где впоследствии стали известны под именем путивльских и белгородских «станичников» и под общим названием северских казаков или «севрюков».
Вот где скоплялась до сороковых годов XVI в. та грозная и мстительная сила казачества, которая вскоре явилась на берега родного ей Дона и сделалась такою страшною для всего мусульманского мира. Открывшееся перед этим в литовско-польских областях гонение на православие окончательно оттолкнуло северское казачество от Литвы, и оно, усиленное днепровскими Черкасами, стало медленно, но грозно подвигаться вниз по Донцу, где в лесистых и малодоступных оврагах и балках, впадающих в эту реку, казаки всегда могли укрыться от внезапного нападения татарских полчищ. Дорога эта издавна была известна северскому украинному казачеству, по которой оно не раз «с дозором» спускалось до «Большого Дона» и в особо важных стратегических пунктах клало свои «доездные памяти»{181} . Из урочищ, расположенных на этом пути, в «Книге Большого Чертежа» отмечены следующие: Митякин колодезь, Вишневецкий колодезь, Дядин колодезь, Сизые горы, Хорошие горы, Лихой колодезь, Гребенные горы, по правой стороне Донца, против устьев р. Белой Калитвы, и Сокольи горы, с левой стороны до устья р. Быстрой. Между устьями Лихого колодезя (р. Лихая) и Гребенными горами через р. Донец был перевоз, называемый «татарским», который главным образом и сторожили казаки, залегая в скрытых местах. Одну из таких-то казацких партий и видел на Донце, близ устьев р. Калитвы, посол Василия III Коробов, ехавший в Азов в 1515 г., о чем доносил великому князю: «…а по выше, государь, Донца видели есмя перевоз, с Ногайския стороны на Крымскую сторону перевозилися как бы человек со сто, а того, государь, не ведаем, которые люди»{182}. Отряд этот на посольство, видимо, не обратил никакого внимания, так как видел в нем мирных русских людей, шедших из Москвы в Азов. Не то бы сделали крымцы или астраханцы, если бы они встретились в этих местах с посольством.
Из казацких общин, отстоявших свою независимость, на юге России остались лишь одни кубанские Черкасы. Они плотней придвинулись к горам и из неприступных ущелий с геройской отвагой в течение веков отражали сильного неприятеля, а иногда на легких ладьях выносились в море и громили берега Крыма и Турции и подобно своим запорожским собратьям в начале XVI в. сделались страшными для всего мусульманского мира на Азовском и Черном морях. Все усилия турок не могли сломить это гордое племя. Для защиты от нападений Черкас они построили по Кубани укрепления и содержали сильные сторожевые посты. Но несмотря на это, Черкасы пробирались даже на Дон и нередко появлялись под Азовом. Как и другие казацкие общины, Черкасы удержали до XVII и даже до XVIII вв. свою древнюю греческую веру и свой природный славяно-русский язык{183}. Из этих казацких общин долее
