Древняя история казачества

данные, если не спасу их от свирепости вечных врагов России, с коими не может быть ни мира, ни отдохновения?»^{202}.

Узнав о таком бесповоротном решении православного московского царя, все украинское казачество встрепенулось и двинулось под Казань на помощь русским в числе от 5 до 7 тыс. человек, вооруженных саблями, копьями и пищалями. Двинулось и Донское казачество под предводительством своего атамана Сусара Федорова, оставив часть своих вольных сподвижников на берегах Дона для защиты от нападения турок, крымцев и астраханцев. Вот как описывает этот поход генерал Ригельман в своем «Повествовании о Донских казаках», написанном им в 1778 г., более чем за 30 лет до издания трудов по Русской Истории первого русского историографа Карамзина:^{203}

«Проведали казаки о том, что московский царь Иван Васильевич ведет войну с татарами в течение семи лет и что заветным желанием его является взятие главного города татарского ханства — Казани.

Казань представляла по тому времени неприступную крепость, и русское войско тщетно стояло около нее в течение долгих месяцев.

Зная, что русские московского царства держатся такой же «греческой» веры, как и сами казаки, а татары — веры магометанской, донцы решили оказать помощь московскому царю.

Атаман отделил часть казаков и послал их к устью Дона с тем, чтобы они настреляли там, как можно больше, птиц-баб, которые тогда бесчисленными стаями обитали в гирлах реки, и, собрав с них перья, доставили их для украшения и убранства боевых костюмов казачьего войска.

Украсив с головы до ног птичьими перьями каждого казака, атаман повел донцов к Казани.

К городу казаки подошли ночью и, раскинув свой стан в виду русских войск, развели костры.

Как только запылали казачьи костры, в царском войске сейчас же обратили внимание на пришельцев.

Фантастичность одеяния казаков, резко подчеркиваемое среди ночной тьмы огнем костров, не на шутку испугала воинов русской рати. Доложили царю о приходе каких-то «чудовищ».

Царь послал одного из бояр разведать, что это за люди, откуда и зачем пришли и куда идут?

Боярин направился к стану казаков, но чем ближе подходил к ним, тем чуднее и страшнее казались они ему. Он не только не расспросил их, как велел царь, но даже не дошел до них, убежав со страху назад в свой стан.

Разгневанный трусостью боярина, царь приказал ему сейчас вернуться назад и исполнить приказание в точности.

Снова пошел боярин.

Не доходя до казаков, он издали крикнул им: «Люди ли вы или привидения?»».

В ответ ему раздалось:

««Люди! Русские вольные люди, пришедшие с Дону царю московскому помогать взять Казань и за дом Пресвятыя Богородицы свои головы положить».

Обрадованный боярин поспешил назад с радостною вестью к царю.

Рано утром царь послал к казакам своих послов с дарами.

Казаки отказались принять дары, а, наоборот, сами одарили посланных звериными шкурами и просили царя повелеть им взять Казань.

Царь дал согласие свое на просьбу казаков, которые, не теряя времени, на другой же день, подняв святые иконы и навесив на концы пик пышные крылья птиц-баб, двинулись к стенам Казани.

Их строй имел подобие леса, вершины дерев которого были покрыты снегом.

Приблизившись к речке Казанке, казаки принялись рыть подкоп под стены города.

Затем было спущено в подкоп несколько бочек пороха.

Назначив время к поджогу пороха, казаки стали на молитву, прося Господа дать свое знамение им, «на что, — говорит историк, — воспоследовал из облак глас, глаголющ всем вслух: «победите и покойными будете».

После этого казаки подожгли порох, и, когда последовавший взрыв разрушил часть городской стены, ворвались в город, где и завязался у них горячий бой с татарами.

Вслед за казаками ввел свои войска в город и царь.

Очистив город от татар, царь расставил везде караулы и назначил для Казани своего наместника и воеводу»».

Сравнивая это повествование Ригельмана с историей Карамзина, нельзя не заметить большой разницы в рассказах того и другого. Дело в том, что Карамзин писал Историю Государства Российского вообще и в данном случае историю царствования Царя Ивана Грозного, пользуясь для сего московской летописью, а потому главным героем взятия Казани он выставляет самого царя Ивана и много внимания уделяет его знатнейшим боярам: Воротынскому, Курбскому, Вронскому, Мстиславскому, Оболенскому, Горбатому-Шуйскому и другим; о казаках же говорит лишь вскользь, что они во время приступа засели под самою городскою стеной в каменной, так называемой Даировой бане; что казаки-пищальники стали на валу, стреляли до самой ночи и дали время князю Воротынскому утвердиться и насыпать землею туры в пятидесяти саженях от рва, между Арским полем и Булаком, что после этого князь велел им отступить к туркам и закопаться под ними и т. д. В другом месте Карамзин говорит, что «воеводы наши хотели открыть тайник, т. е. подземный ход, по которому казанцы ходили за водой, но не могли, и государь велел подкопать его от каменной Даировой бани, занятой нашими казаками» и пр. Одним словом, русский историограф геройские подвиги и отвагу казаков в этом историческом событии приносит в жертву главному строителю Московского государства и его сподвижникам, князьям и боярам, между тем как генерал Ригельман, писавший историю о Донских казаках, естественно, старался оттенить и выдвинуть на первый план ту великую роль, какую сыграли в этом достопамятном событии донские и другие казаки, как, например, рязанские, мещерские и другие. С этой точки зрения цель и направление как того, так и другого историков для нас будут понятны. Ригельман далее повествует, что по взятии Казани Иван Грозный велел одарить казаков казною и взятыми из покоренного города богатствами; «но Донцы ничего того не взяли, а просили, чтоб только пожалованы были рекою Доном до тех мест, как им надобно, что царь им и не отказал. Он им реку оную пожаловал и грамотою утвердить изволил, с крепким подтверждением и даже заклятием о ненарушимости ее «во веки веков»».

С этой грамоты во все станицы войска Донского даны были, «для сведения казацкого», списки, которые читались, как говорит Ригельман, в его время, т. е. в половине XVIII в., при собрании казаков (в Кругу) в день Покрова Пресвятой Богородицы, после обедни^{204}.

Генерал Ригельман, проживший долгое время на Дону, относится к числу серьезных исследователей донской старины, а потому сообщение его о существовании означенной грамоты Ивана Грозного и списков с нее, имевшихся в его время по станицам, достойно глубокого внимания.

Есть предание, записанное еще в XVIII в. со слов старожилов и повторяемое до сего времени, что Петр I, в бытность свою в Черкасске в 1709 г., после окончания «Булавинского бунта», подлинную грамоту у войска отобрал под предлогом заменить ее новою; списки же с нее по станицам были уничтожены уже последующими администраторами в конце XVIII или начале XIX в., а многие зарыты в потайных местах. По крайней мере, в настоящее время из этих списков не сохранилось ни одного, как и многих других грамот