командующий, стал бы бесполезным — штаб наверняка успеют перевести в другое место. Вопрос сводился к тому, как это лучше сделать. Погода и впрямь стояла совершенно нелетная: низкая облачность, снегопады, промозглый туман. Вести штурмовку можно только на бреющем…
На следующее утро я дважды слетал в разведку. Брать с собой никого не стал: помнил предостережение Жукова — не спугнуть прежде времени фашистов. К самому штабу близко не подходил. Основная задача — наметить ориентиры и подходы к цели. Почти весь маршрут проходил вдоль железнодорожной ветки, и лишь перед самым Гжатском предстояло взять вправо, на север. Там, будто на заказ, торчала возле железнодорожного полотна будка путевого обходчика — ориентир для разворота лучше не придумаешь. А уж от будки несколько минут лета до цели — двух деревенских изб с разбросанными вокруг сараями.
Вернувшись, детально обсудил все с Самохваловым. Сошлись на том, что цель по площади невелика и потому поднимать в воздух много машин нет резона — достаточно четырех звеньев истребителей. Каждый ЛаГГ-3 мог взять с собой по паре пятидесятикилограммовых фугасно-осколочиых бомб. А для второго захода — пушечно-пулеметный огонь. Звенья должны в момент первой атаки идти на объект плотно, одно за другим, чтобы не дать вражеским зенитчикам опомниться, а уж при втором заходе на цель — как получится. Главное — успеть прицельно отбомбиться.
Летчиков отбирали недолго. Самохвалов — это само собой. Таким образом, ведущие двух из четырех пар определились сразу. Ведущими остальных наметили комэсков Р. Т. Кудинова и В. И. Кривенко. Комполка за них поручился. Да и сам я успел приглядеться к обоим летчикам — эти и в самом деле не подведут. Спать укладывался с легким сердцем: знал, поставленная командующим фронтом задача будет выполнена.
На рассвете собрались на аэродроме. Впрочем, рассвета, можно считать, по существу, не было — посерела немножко на востоке полоска неба, и все. Нет худа без добра, подумалось мне. Немцам при такой видимости и в голову не придет, что кто-то собирается штурмовать их штаб; как говорится, воробьи и те в такую погоду не летают…
Легли на маршрут. Идем почти вровень с верхушками телеграфных столбов; высота меньше ста метров, иначе упустишь из виду железнодорожную нитку — единственно приметный в этом белом мареве ориентир. Когда оглядываюсь, вижу лишь своего ведомого, да еще ведущего второй пары. Остальных будто и нет в воздухе. Летим, по договоренности, без радиосвязи, но Самохвалова и так вижу, а Кудинов и Кривенко, знаю, строй не рассыплют, не оторвутся…
А вот наконец и будка путевого обходчика — точка разворота на боевой курс. Покачиваю крыльями: «Внимание!» Палец сам собой ложится на кнопку сброса. Все учтено: скорость самолета, ветер, высота, на которой идем. Пора…
Мой «лаг», облегченный от груза, «вспухает», мгновенно прибавив в высоте с десяток метров. Делаю разворот в сторону железной дороги и после ряда точных, наперед рассчитанных маневров вторично захожу на цель. Высоты для пикирования нет. Открываю огонь из всех стволов на пологом планировании: перед пролетом над целью оно становится круче. «Эрликоны» уже вовсю гвоздят небо — проснулись фрицы! Но разглядывать, что там у них сейчас делается, некогда — можно запросто врезаться в землю. Выхожу из атаки и ложусь на обратный курс: еще перед вылетом договорились возвращаться домой поодиночке.
На аэродроме выясняется: потерь у нас пет.
А у немцев? Удалось ли полностью выполнить задание? И я, и другие летчики видели внизу пламя, разрывы бомб, дым от загоревшихся построек. Штаб, конечно, взлетел на воздух, но абсолютной уверенности, как и вещественных доказательств, у нас нет. Вот если бы парочка-другая фотоснимков. Но фотопулемета на наших ЛаГГ-3 не было, а снимать камерой — невозможно…
Через час, как и было приказано, доложил по телефону командующему фронтом, что штурмовка вражеского штаба под Гжатском осуществлена в точно намеченные сроки и все летчики вернулись на свой аэродром.
— А вы уверены, что цель уничтожена? — спросил Жуков.
— Уверен, товарищ командующий фронтом. Но доказать ничем не могу. Разглядеть при такой видимости результаты штурмовки оказалось практически невозможно.
— На чем же тогда основывается ваша уверенность? — В тоне Жукова послышался холодок. А может, мне так показалось оттого, что в положении моем проглядывалась некоторая двусмысленность.
— На цель группа вышла точно, товарищ командующий фронтом. Это я вполне могу гарантировать, — поспешил заверить я. — И бомбы легли кучно, а площадь цели крайне незначительная для того удара, который мы по ней нанесли.
— Хорошо, проверим. — И Жуков положил трубку.
Результатов проверки с нетерпением ждал не один я. Вместе со мной переживали и Самохвалов, и Кудинов, и Кривенко, да и остальные участвовавшие в налете летчики.
Через несколько дней позвонил член Военного совета Западного фронта генерал Н. А. Булганин и подтвердил, что, по донесениям партизан, немецкий штаб действительно разгромлен и Георгий Константинович просил передать благодарность всем летчикам группы. А неделю спустя Михаил Иванович Калинин вручал нам в Кремле ордена Красного Знамени.
У меня это был первый боевой орден. И получить ого особенно радостно было еще и потому, что наградили меня по представлению командующего фронтом генерала армии Жукова.
Новый, 1942 год возвестил миру, что гитлеровский блицкриг потерпел окончательный крах. В результате закончившегося в начале января контрнаступления наших войск под Москвой, успех которого определился в основном благодаря действиям именно Западного фронта, противник оказался отброшенным на 100 — 250 километров.
Срок моей командировки между тем подходил к концу. В феврале сорок второго я вылетел на военно- транспортном самолете с одного из подмосковных аэродромов на Дальний Восток. С Москвой расставаться не хотелось, но еще больше жалел, что вынужден бросать фронтовую работу, полк Самохвалова, с которым сжился, возможность собственноручно бить вместе с его летчиками врага… В душе я решил, что останусь на Дальнем Востоке недолго и приложу все усилия, чтобы вернуться на фронт.
Даже новая должность — меня назначили командующим ВВС 25-й общевойсковой армии — не изменила моих стремлений. Конечно, я понимал, что Япония в любую минуту могла начать против нашей страны военные действия и что служба на Дальнем Востоке не менее важна, чем участие в сражениях с гитлеровскими захватчикам, но сердцу, как говорят, не прикажешь. А оно не хотело ждать, оно изнывало от неутоленного желания защищать с оружием в руках родную землю не когда-то в будущем и даже не завтра, а именно сию минуту, сейчас. И я вновь стал проситься на фронт.
В конце концов мои настойчивые старания увенчались успехом. «Согласен принять дивизию?» — спросили в ответ на один из таких рапортов. Нужно ли говорить, что я тотчас и с радостью дал свое согласие. Предложили бы эскадрилью, звено, наконец, — и на это, скорее всего, согласился бы. Бог с ней, с высокой должностью, мне было не до чинов — лишь бы сражаться с врагом, бить его, гнать с нашей земля к чертовой матери!.. А должности — дело наживное, такая война скоро не кончится.
Сдав зимой 1942 года на Дальнем Востоке командование ВВС 25-й общевойсковой армии, я вновь пересек страну с востока на запад и вскоре оказался под Ельцом, где находился штаб 2-й воздушной армии, командующим которой был назначен генерал С. А. Красовский.
В 205-й истребительной авиадивизии, которую я принял, находились на вооружении самолеты Як-1 и американские «аэрокобры», поступавшие к нам по ленд-лизу. Каково же было мое удивление, когда при знакомстве с летным составом дивизии выяснилось, что немалая часть летчиков предпочитает драться с вражескими истребителями не на «яках», а на американских машинах. Мне уже доводилось летать и на американских «аэрокобрах», и на английских «харрикейнах» — и те и другие, с моей точки зрения, уступали нашему «яку». Меня не на шутку встревожила подобная, ничем не оправданная недооценка летчиками отечественной техники. На самолетах союзников — а они в основном присылали нам устаревшие типы истребителей, да и мало их было, — войны не выиграешь. Тем более на фронте как раз появились модифицированные немецкие истребители Ме-109ф с улучшенными летно-тактическими характеристиками, и в штабе ВВС подготовили директиву, где Як-1 рекомендовался в качестве наиболее пригодного для боя с новым «мессершмиттом» самолета. Обладая равной скороподъемностью, он развивал на высоте 3000 метров более высокую скорость и превосходил немецкий истребитель в горизонтальном маневре.
Сам я давно стал горячим сторонником машин конструкции Яковлева и не сомневался, что сумею
