— Ты меня, пожалуйста, не защищай, Юля, — кипятился я. — Раз я сказал, что гусь — значит, гусь. А почему не дадут квартиру?
— Маме сказали, что непредвиденные обстоятельства, — Юля с трудом выговорила тяжёлые слова. — Пообещали, что дадут через год.
— Ты не расстраивайся, — попробовал я утешить девочку. — Ты думаешь, год — это долго? Время очень быстро летит. Я вон уже десять лет прожил на свете, а не заметил даже…
— Я не из-за квартиры расстраиваюсь, — Юля вытерла слезы ладошкой. — Я из-за мамы с папой. Я не знаю, что мне с ними делать…
— А что? — удивился я.
— Она так дружно жили, так любили друг дружку, что приятно на них было смотреть. А сейчас…
Юля запнулась. Я её понимал. Очень трудно рассказывать про маму с папой да ещё не совсем хорошее.
— А сейчас ссорятся, кричат друг на друга, — переведя дух, вновь заговорила Юля. — И меня совсем не стесняются…
Я сочувственно кивал Юле и ничего не говорил. А чего говорить. Иногда человека просто надо выслушать, и ему сразу станет легче.
— Мама кричит на папу: 'Ты ничего не можешь предпринять, сидишь и молчишь, тямтя-лямтя настоящий…'
— А что такое тямтя-лямтя? — подал я голос, услышав незнакомое слово.
— Я думаю, — вздохнула Юля, — тямтей-лямтей называют человека, у которого нет характера, силы воли… А тут ещё хозяйка велит нам убираться, осточертели, говорит, ваши пианины…
— Ну, это уже безобразие, — возмутился я. — Надо что-то предпринять.
— А что? — спросила Юля.
Что, я и сам не знал. Но предпринять что-то надо. Нельзя быть тямтей-лямтей. Правильно сказала Юлина мама.
— Знаешь что, — вдруг сказал я. — Напиши мне, пожалуйста, адрес того дома, куда вы должны были переехать. А ещё ваш теперешний адрес и фамилию, имя, отчество родителей.
— Зачем? — встрепенулась Юля. — Вы нам поможете, Всеволод?
— На всякий случай, — я не стал вдаваться в подробности.
Просто я знал, что с Юлиными родителями поступили несправедливо, но как им помочь, совершенно не представлял. У меня была надежда на Гришу. Мне казалось, что мой друг должен разбираться в такого рода делах.
Юля, хотя ещё не была школьницей, умела писать. Она быстро исполнила мою просьбу.
Я сунул листок бумаги в карман и прямиком направился к Грише. Я рассказал ему обо всём, что узнал от Юли.
— Бывает, — с философским спокойствием заметил Гриша.
— Ну, а что можно сделать, чтобы им помочь?
— Надо написать бумагу, — важно проговорил Гриша.
— Что?
— Заявление в райисполком и всё объяснить.
Я вырвал двойной лист из тетрадки, взял ручку и вопросительно уставился на моего друга.
— Лучше всего писать от имени бывших учеников. — Гриша приосанился. — Пиши! 'Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных конкурсов пианистов…'
— Погоди, — остановил я Гришу. — А я не знаю, есть ли у Валентины Михайловны ученики-лауреаты Международных конкурсов?
— Это не важно, — махнул рукой Гриша. — Но все заявления так пишутся… 'Мы, нижеподписавшиеся чемпионы мира, Европы и Олимпийских игр' и тому подобное…
— А если у человека нет знаменитых учеников, значит, и квартиры ему нельзя дать? — сердито спросил я.
— Ну до чего вы, вундеркинды, тёмные люди, — вскипел Гриша. — Я же тебе сто раз объяснял: заявления так пишутся. Не хочешь, пиши сам…
Нет, без Гриши я бы не справился. После долгих споров мы начали так:
'Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных и Всесоюзных конкурсов пианистов, а также будущие лауреаты этих конкурсов, обращаемся к Вам с убедительной просьбой…'
А дальше шло более правдоподобное, в общем, то, о чём мне рассказала Юля.
Когда заявление было окончено, Гриша восхитился:
— Отличная работа! А что тебе не нравится?
Я и вправду сидел мрачный.
— А где мы возьмём подписи?
— Ты что, не знаешь ни одного знаменитого пианиста? — спросил Гриша.
— Знаю, — ответил я. — Но не хочу врать…
— Ладно, — ответил Гриша. — Заявление возьми, и попробуем попасть на приём к председателю райисполкома.
— А это трудно?
— Спрашиваешь, — фыркнул Гриша. — Но ничего невозможного нет…
УКРОТИТЕЛЬ ТИГРОВ
Со школьными сумками через плечо мы двигались по длинному коридору. Гриша вертел головой по сторонам, отыскивая нужную дверь, и давал мне последние наставления.
— Значит, договорились? Ты будешь только кивать головой, а говорить буду я…
— А вдруг он подумает, что я немой? — не выдержал я.
— Ты прав, — подумав, согласился Гриша. — Можешь иногда сказать: 'Да', 'Хорошо', но не больше, понял? Всё остальное предоставь мне.
Я кивнул, входя в роль. Гриша подмигнул мне, мол, отлично.
Мы вошли в небольшую комнату, где слева и справа были двери. Не мешкая, Гриша направился к левой двери, на которой было написано: 'Председатель райисполкома'. Я брёл следом за другом.
Тётя в брюках, которая стучала на машинке, приподнялась:
— Вы куда?
Тогда Гриша выставил меня вперёд и очаровательно улыбнулся:
— К папе. Забыл, понимаете, ключ и не может попасть домой.
Я вздрогнул от такой неожиданной лжи, но, как было договорено, кивнул и сказал:
— Да.
— Проходите, — разрешила тётя.
По её лицу было видно, что она нам ни капельки не поверила, но просто не знала, как поступить.
Гриша торопливо открыл дверь и подтолкнул меня, но впереди оказалась ещё одна дверь, которую я уже открыл сам и замер на пороге.
У распахнутого настежь окна спиной к нам человек в белой рубашке делал приседания с гантелями в руках.
Гриша ввалился сразу же за мной и хлопнул дверью.
Человек обернулся и с нескрываемым удивлением посмотрел на нас. Потом, не торопясь, закрыл окно, сунул гантели в ящик письменного стола, надел пиджак, повязал галстук и тогда только спросил:
— Вы ко мне?
Гриша недоверчиво глядел на человека — совсем не похож на председателя райисполкома, слишком молодой да ещё гантелями размахивает, как мальчишка.
