ноздри задрожали, голова пятнами покрылась:
– Скаред лыковый! Ты дождешься… У тебя ее все равно отберут.
– Кто это отберет? Да я башку ему отвинчу, как гайку. И брошу под забор.
– Мотри, разбросался…
– Эй вы, забубенные! Поменьше размахивайте кулаками! – крикнул Кадыков и постучал ладонью об стол.
– Да я к нему по-человечески, – ринулся к столу Ванятка. – О себе думай и других не забывай. Сколько семей кормит наша артель? А развалим ее из-за каких-то сеялок да молотилок. Уж ежели на то пошло, – обернулся опять к Прокопу, – оплатим мы твою молотилку.
– Оборы от лаптей продашь? – с усмешкой спросил Прокоп.
– Не оборами, а хлебом артельным за три-четыре года погасим.
– Ага, десять лет по кружке молока…
– Прокоп Иванович, подумай все-таки. В колхозе тоже жить можно, – сказал Кадыков. – В конце концов твою же молотилку артель и так использует.
– То я за ней гляжу, потому как хозяин, а то она у Барабошки под навесом валяться будет, – возразил Прокоп. – Ее ребятишки растащат из озорства.
– Э-э, как она, как ее, прошу без выпадов на оскорбление.
– Значит, кирпич можно бить сообща, а землю пахать нет? – обиженно спрашивал Ванятка.
– Кирпич, тьфу! – плюнул Прокоп. – Комок глины. И кладут его в станок. Лаптем шлепнул – и вся недолга. А земля – особь статья. Кажный клин свой характер имеет. К земле приноравливаться надо. А вы наскоком хотели…
– Ельтого, Прокоп Иванович, не согласен – дело табак. Мужики за ним потянутся. Развалится артель наша, – сказал Колокольцев, с надеждой глядя на Кадыкова.
– Вот то-то и оно. За нос водить вас не хочу, мужики. Доложу Возвышаеву – все как есть. Захотят – найдут замену. Нет… На нет и суда нет. Значит, придется вам расстаться. По времени оно теперь и не страшно. Кладку кончаете… Кирпич успеете обжечь. А там полевые работы, луга, страда… И до самой осени. А магазин надо прикрыть. Паи раздать сможешь? – обернулся Кадыков к Успенскому.
– И паи раздам и жалованье выплачу, – ответил Успенский. – Надо бы с контрактами поторопиться, закончить работы до праздников. По скольку примерно каменщики заработали?
– Ельтого, посчитать все со всем, так, пожалуй, рублей по пятьдесят, а то и по шестьдесят выйдет.
– И кирпичники примерно по стольку, – отозвался Прокоп.
– Мать твою в клюшку подорожную! – выругался Ванятка и головой покачал. – Что ж мне теперь, опять в кузницу итить? Лепиле железку держать? Что вы, мужики? Неужто вот так возьмем да разойдемся?
– Зачем же так просто и насухо? – мягко улыбнулся Успенский. – Или мы нехристи? Окропим усы и бороды святой водицей.
Смешок получился жидкий, весь какой-то вымученный.
– Ладно, мужики. Неча раньше времени слюни распускать. Сегодня же доложу Возвышаеву. А там, если понадобится, и к секретарю райкома сходим.
Возвышаев принял Кадыкова после обеда.
– Ну, что у тебя загорелось?
Он сидел за своим массивным дубовым столом и нетерпеливо поглядывал в окошко, – там, возле зеленой железной ограды, за сиреневый куст был привязан вороной риковский жеребец, запряженный в рессорный крылатый тарантас.
В задке на охапке свежескошенной травы сидел в белой расшитой рубахе навыпуск заведующий роно Чарноус, маленький подслеповатый мужичок, дремавший от жары, как кот на лежанке. Они с Возвышаевым собрались ехать в Степаново, принимать учебный корпус и кирпичные мастерские бывшего ремесленного училища под новую, пока что на бумаге созданную школу второй ступени. В кабинете Возвышаева было душно, как на солнцепеке, и Кадыков, прежде чем приступить к делу, сказал:
– Хоть бы окна открыли.
– Нельзя. Мухи отвлекают – не дают сосредоточиться. Расстегни ворот. – Возвышаев сам расстегнул френч, распахнул отвороты, так что показались узенькие синие подтяжки на белой коленкоровой рубашке. – Ну, что у тебя загорелось? – повторил свой вопрос.
– Гореть-то, пожалуй, нечему. Все уж давным-давно истлело.
– Как то есть нечему?
– Вот так… Решил уходить из вашей артели, если она является тормозом к общественному развитию.
Один глаз Возвышаева отвалил в сторону и зацепился за кафельную печь, второй из-под брови сизовато-черной дробинкой зрачка нацелился на Кадыкова:
– Во-первых, артель эта не моя. Не я создавал такую квашню для аппетита мелких собственников. А во-вторых…
– Но ты же меня посылал хлебать из этой квашни! – перебил его Кадыков. – Или, может, стоять с черпаком возле нее?
– Ты, дорогой товарищ, путаешь историческую обстановку. Это раньше, когда ты служил у купца Каманина, тебя единолично мог послать хозяин на выполнение своего задания. У нас же, как известно,
