земли было далеко. Сначала стена рубленая – шесть венцов. И куда столько клали? Четырех венцов вполне хватило бы. А там еще фундамент не меньше метра. Вот и ныряй туда. Оступишься – дров наломаешь…
– Дурак был этот хозяин, чистый дурак. Провизор, одним словом.
Эдакой фразой обычно заканчивалась всякая размолвка, вызванная неудобством квартиры. Дом, в котором жили Полубояриновы, в стародавние годы принадлежал какому-то провизору. Никто толком не знал, чем занимался этот провизор, но все понимали, что слово это нехорошее, ругательское, сродни «эксплуататору». В одно время это прозвище прилепилось к самому Павлу Семеновичу за его ученость и некоторую заносчивость. И каково же было удивление, когда доктор Долбежов, самый старый в их поликлинике, пояснил Павлу Семеновичу, что провизор есть аптекарь. А в прежние годы жить по- провизорски считалось – подлаживаться при известной бедности под хороший тон. Ну, вроде бы со свиным рылом лезть в калашный ряд. Однако же ничего обидного в этом Павел Семенович не видел, на прозвище свое никак не отзывался, и оно вскоре отлетело само по себе, как шелуха с присохшей болячки.
Старый провизорский дом когда-то был разделен на четыре части и заселен новыми жильцами, отчего и появилось известное неудобство. Во-первых, новые перегородки пропускали шум на чужую жилую площадь. Во-вторых, общий коридор мешал. Куда бы ты ни шел, а его не минуешь. Он был узкий, длинный да еще с загогулиной в виде глаголя. В нем обязательно на что-нибудь наткнешься – либо головой стукнешься о корыто, либо кошке хвост отдавишь, а то и помойное ведро сшибешь. А в последнее время самый тупик «глаголя» – двухметровый отросток, который вел в квартиру к Полубояриновым, – самовольно захватил сосед Чиженок. По ночам, когда он возвращался выпивши, Зинка не открывала ему дверь. «Ступай туда, где пил». – «Врешь, баба! На работу пойдешь – откроешь. Уж я на тебе отосплюсь… Расшибу!»
Чиженок ложился щекой на кепку и засыпал как убитый, загородив собой проход сразу в две квартиры. На счастье, у Зинки дверь открывалась в комнату. Она спокойно перешагивала спящего мужа и уходила на работу. А у Полубояриновых дверь открывалась в коридор…
Они бы рады повернуть ее, чтобы открывать в комнату, но притолока мешала – дымоход от соседней печки, значит, чтобы открывать дверь внутрь, надо отнести ее метра на полтора по коридору, то есть захватить полтора метра общей территории. А на это нужно было решение горсовета.
– Павло! Садись сейчас же, пиши заявление насчет двери, – сказала Мария Ивановна. – Ну-ка да Миша с Бертой приедут? Срамота! В уборную не выскочишь. А ведь Берта как-никак бывшая гражданка ГДР. Так и напиши в заявлении: здесь, мол, пахнет иностранным осложнением.
– Не знаю, как насчет иностранного осложнения, а у меня оно вот-вот появится, – отозвался Павел Семенович, перебегая от двери к окну.
– Чего ж ты тянешь? – уже с опаской глядя на пол, сказала Мария Ивановна. – В окно!
– Господи благослови! – Павел Семенович, втягивая воздух, как бы всхлипывая, стал вылезать в окно.
2
Сноха Берта – хороший козырь, но пойти с него надо умеючи. В такой игре один раз продешевишь – и все карты биты. Жди нового захода. Когда он еще подвернется.
Правда, в последнее время Чиженок ночевал в коридоре часто и матерился на весь дом. Но кто поручится, что его опять не посадят? Каждый год по осени он шел в тюрьму за «мелкое воровство». А по весне возвращался в Рожнов. «Мне, – говорит, – осенью скучно. Тянет меня в теплые страны. Оттого и ворую».
И в самом деле, посадят его – прощай переноска двери. Надо поторапливаться: осень уже на дворе. Так думал Павел Семенович, идя к домоуправу Фунтиковой.
Екатерина Тимофеевна встретила его приветливо; за свою долгую службу она хорошо усвоила главную заповедь просветителя – культура обхождения есть первый признак руководящего работника. И внешность свою она держала в порядке: красила в льняной цвет седеющие волосы, взбивала их коком на лбу, а на затылке стригла. Отчего в свои пятьдесят пять лет выглядела еще молодо.
– Вам, Екатерина Тимофеевна, только бы на портретах сниматься, – говорил ей плотник Судаков. – Весь постанов у вас представительный: и глаз бойкий и лицо круглое.
Бывало время, снималась и на портретах… в свою бытность председательницей колхоза. На всю область гремела. Смелая была… Любые обязательства брала с ходу, как хорошая скаковая лошадь берет барьеры. В районе появилась знаменитая шеренга сестер-председательниц. Колхоз Фунтиковой гремел. Бойкие глаза Катьки, как звали ее в те поры, вызывающе глядели с настенных плакатов и обязательств: «Ну, чего задумался? – спрашивали они. – Крой за нами! Не пропадешь».
В областной газете ее упоминали рядом с самим товарищем Овсовым, председателем Рожновского райисполкома. Бритоголовый, могучего сложения, диагоналевая гимнастерка, ремень командирский поперек живота. Есть на что поглядеть. А как он любил порядок и обхождение! Собирается, бывало, бюро – пожарник в медной каске в дверях стоит. Ждут… Появится Овсов в коридоре – пожарник как рявкнет:
– Внимание! Товарищ Овсов идет…
Все встанут, так и замрут.
– Вольно, товарищи! Садитесь. Вставать вовсе не обязательно. Мы же не в армии, – говаривал Овсов, улыбаясь.
И красоту ценил… Когда в колхозе Фунтиковой обнаружился волюнтаризм, то есть всех телочек порезали на мясозаготовки, Овсов перевел ее на культурный сектор. «Мы, – говорит, – ценим кадры по обхождению. Тут наша Катерина всем взяла – один ее вид вызывает культурное поведение».
Овсов же и погубил Фунтикову. Однажды через область проезжало на южное море высокое лицо. На границе области к нему в вагон сели секретарь обкома по заготовкам с председателем облисполкома. По дороге до Рожнова они выпросили у того лица две автоколонны из Москвы на уборочную. Вышли из вагона в Рожнове довольные. Овсов принял их по-братски. Пир закатил в совхозном саду. Фунтикову выделил им для сопровождения. Говорят, что в автомобиле она села прямо на колени к самому председателю. Куда они уехали, неизвестно. Только наутро председатель позвонил в райком и спросил: «Ничего я не поломал по пьянке?» – «Все, – говорят, – в порядке», – «Тогда вот что… Поблагодарите Фунтикову», Ну, Овсов взял да и вынес ей в приказе благодарность за «культурное обслуживание». Ее и подняли на смех. Медаль, говорят, ей надо за бытовые услуги. Было там обслуживание или нет, никто не знает. Но когда сняли Овсова за «перегиб в области животноводства», припомнили и Фунтиковой это «культурное обслуживание» – понизили ее до управдома.
